Огонь и Ветер

Мое неприличное поведение. Отчетливо названное горбоносым имя. Подготовленная для меня коробочка с кольцом. Невест ведь по правилам может остаться только определенное количество. А он даже не взглянул на меня, когда холодно обронил это свое «нет». Неужели он решил, что я недостойна даже носить кольцо бывшей невесты?

Глава 8

Нет ничего больнее поздравлений с победой от тех, кто еще не знает, что ты проиграла. Нет ничего мучительней объятий родных и их радостных улыбок и необходимости радоваться в ответ, когда на душе одна мысль. «А завтра вы будете плакать благодаря мне. Я вас всех опозорю. Весь род Верана…» Особенно тяжко видеть счастливое лицо мамы. Она будет страдать за меня сильней, чем я, а бабушка и вся родня съедят ее вместе со мной.

Будь ты неладен, император! Что уж я такого страшного совершила, что оказалась недостойна кольца – единственная из всех? А если ты решил оставить меня в числе невест, то что же и взглядом мимолетным избранницу не удостоил? Улыбка, одно ласковое слово – и душу мою не поедал бы сейчас ужас!

Завтра турнир в честь восшествия наследника на престол. И невесты, разумеется, должны присутствовать. В императорской ложе, как сказала бабушка. Когда я приду, они все удивятся невиданной наглости: «Ее ведь не только не избрали в число двенадцати претенденток, но даже не даровали право носить перстень императорской невесты». И выгонят меня с позором, на глазах у всех знатных саган и всей столицы, ведь на турнир придут тысячи зрителей!

Как меня будут гнать, я не могла даже вообразить, но от этого только страшнее. Громко ли, гневно, под улюлюканье и свист толпы? Император велит за такую наглость отстранить от двора и уехать из столицы? Или горбоносый с мученическим вздохом тихо подойдет, возьмет за руку, отведет к родственникам: «Его Императорское Величество сочли л’лэарди Верану недостойной носить звание его невесты…»

Я даже порыдала в подушку. Лица мамы и бабушки сменялись перед глазами, как в калейдоскопе: изумленные, растерянные, гневные, убитые горем, исполненные молчаливой ненависти ко мне. Даже коричневый камердинер привиделся, за которого бабушка пытается выдать меня замуж немедленно. Да в Хаос все! Какой джинки?! Император не отдал перстень – значит, невеста. Таков обычай.

Хотя откуда мне знать про обычаи? При дворе так много тонкостей. Тут говорят не словами, а намеками. Каждый жест императора весит, будто приказ, заверенный печатью. Он сказал вслух одно слово «нет», но откуда мне знать, что оно значило? А придворные наверняка поняли.

Это, наверное, самая страшная ночь в моей жизни. Я даже не смогла уснуть. Уснуть – значит приблизить час позора.

Горничная постучала на рассвете, едва на облаке у горизонта расплылась капля розовой акварели. Спросонья она даже не нагрела воду для тазика с умыванием, я вскрикнула от неожиданности, когда сунула туда руки. Умывалась кончиками пальцев, дрожа от озноба. Слуги суетились и все путали, бабушка, злая, как разбуженная среди зимы медведица, подгоняла всех гневными криками и затрещинами, даже ледяной шелк платья, в которое меня торопливо засовывали, пах тревогой.

Тетя Кармира, огромная, ленивая, сонно потягивающаяся кошка, пришла в мою комнату, как богиня спокойствия, обдала теплым шлейфом духов.

– Искорка ты моя, второй день в одном и том же платье? Безобразие. А где твоя шляпка? Что? С ума сойти, в этой ужасной кастрюле явиться на глаза императору? Зачем ты ее так туго причесываешь, оставь несколько локонов!

Она принесла несколько своих шляпок, погнала слуг в сад резать бабушкины розы, взялась за мое платье:

– Немножко подшить вот здесь и здесь. Никогда нельзя показываться в свете в одном и том же наряде дважды.

– Кармира, оставь! Мы опаздываем! – потрясала руками бабушка.

– Ах, мама, вечно вы суетитесь. Лучше явиться последними по времени, чем по внешнему виду.

Девица в зеркале была кокеткой, несколько манерной, охапки роз на ней хватило бы на дневную выручку цветочнице… и все ж она мне нравилась.

По-моему, тетя бабушке не родная дочь. У нее есть вкус.

Я покрутила головой. Мои родные негустые волосы пустили по бокам лица локонами, высокую же прическу соорудили по большей части за счет накладных прядей и закрепили на ней тетину воздушную шляпку, украшенную живыми белыми розами и кружевной лентой. Шелковую ленточку тетя повязала мне на шею вместо ожерелья, приколола к ней самую большую, мохнатую персиковую розу. Алое платье сузили на бедрах, оставив стекать ниже колен длинным хвостом, и под него тетя приколола еще один «хвост», отрез темно-красного шелка. Завершающий штрих – миниатюрный кинжал в позолоченных ножнах. Кармира сказала, что так модно среди знатных л’лэарди и это очень мило – приезжать на турнир вооруженной. Кинжал повесили на пояс, увили розочками и алой лентой. Тетя накинула мне на плечи собственную кружевную шаль:

– Утром, должно быть, в этом несколько прохладно, но ради красоты стоит потерпеть.