Огонь и Ветер

Обычно говорят, что для больших достижений необходим покой, вера в себя и поддержка близких; а я скажу, ничто так не вдохновляет, как стыд и неприязнь к самому себе. Невыносимо мерзко оставаться тем, кто ты есть сейчас, потому исчезают все препятствия – некого жалеть, не за кого бояться, каждая секунда бездействия крайне неприятна. Единственная цель жжет, как рана, – выковать из себя что-то лучшее, нежели есть сейчас.

Ведь кто я есть сейчас? Сагана, которая самоуверенно решила сохранить стихию, утверждая, что дар летать для нее так же ценен, как сама жизнь, но летать так и не научилась. Ночью во снах – не в счет. У меня было достаточно свободы в нашей долине, где мы жили с мамой. Там много безлюдных мест, особенно ночами. И почему я не рисковала, не сбегала ночами из дома учиться летать?

Я та сагана, которая платила неприязнью родственникам за бескорыстное желание помочь, обеспечить будущее, подобрав для меня хорошую партию.

Вообще для кого из людей или саган я сделала хоть что-нибудь хорошее, самоотверженное? Зато сколько же врагов умудрилась я нажить за каких-то несколько дней при дворе! Удивительный талант! А ведь я когда-то считала себя сдержанной. И неглупой – ах, как легко меня провели с этой ленточкой! Взяв перо и бумагу, я расписала самые ненавистные свои качества, а затем обещания.

Я буду скромной и почтительной, незаметнее меня не будет среди невест. Не буду эгоисткой. Буду помогать людям и саганам, не буду никого ненавидеть, буду относиться уважительно к родным и придворным. Узнаю и научусь всему, что умеет ветренник. Продумаю план побега.

Перечитала. Что-то меня тревожило, что-то с этим списком было не так. Но некогда, нельзя терять ни секунды. Ибо до этого месяца у меня была целая жизнь, и я с полным основанием думала, что для побега время еще есть. Убедившись, что дверь заперта, и сняв браслет, я немедленно приступила к проверке своих способностей.

Мама отказалась спуститься к завтраку, сославшись на головную боль, а мне уже поздно было уходить. Я присела в реверансе и поздоровалась, тетя Кармира с мужем ответили отрывисто и зло, бабушка вообще промолчала. Больше со мной никто не обмолвился и словом, они обсуждали победу Его Величества, прошлое его дядюшки, единокровного брата прежнего императора, коварство Анкрисов. Буря разразилась вчера, когда мы приехали с турнира, меня даже побили. Бабушка не сдержала чувств. И маме заодно пощечину отвесила, когда та попыталась заступиться. Это из-за того, что я обозвала водяную «лакейшей». Своими ушами моей тирады родственники не слышали, а то бы меня побили, наверное, прямо у шатров, прилюдно, однако молва об этом разнеслась быстро, по дороге обрастая новыми подробностями. Муж тети Кармиры рвал на своей лысой голове последние волосы: «О горе нам, оскорбить столь влиятельный род!» Тетя холодно сказала, что разочарована, и чтобы в дальнейшем я ее о помощи не просила, мама плакала. Зато уж бабушка вдоволь поупражнялась в оскорблениях и угрозах, самая страшная из которых – «умрешь в муках старой девой!» Я дослушала, сказала, что сожалею о том, что им пришлось так разочароваться во мне. Поблагодарила бабушку за гостеприимство и попросила разрешения остаться в ее доме до завтра, ибо ночью мы новое жилье вряд ли найдем, а оставаться под одной крышей с такой «распущенной», как они выразились, девой столь почтенному семейству, совершенно очевидно, более одной ночи невозможно.

Таким образом, мы с мамой почти выбрались из-под бабушкиной опеки на свободу, но тут, к моему изумлению и ужасу, мама встала перед бабушкой на колени. Она плакала и умоляла не выгонять нас, простить меня, ибо я глупа и неопытна, но не зла. Хотела вынудить и меня встать рядом, но я сказала, что настоящие саганы встают на колени только перед императором и мама ведет себя недостойно; кроме того, я такая, какая есть, наверняка совершу еще много ошибок, поэтому будет честным отказаться от бабушкиного покровительства. Бабушка отчего-то прослезилась, сказала, что двум таким дурам без ее опеки в столице не прожить. Но если я еще хоть раз…

После завтрака я поднялась к маме. Она лежала в постели с мокрым полотенцем на голове, заплаканная и несчастная. Под ее усталым, осуждающим взглядом у меня защемило сердце.

– Не осуждай меня, мама.

Она смотрела на меня молча.

– Я ничего не знаю о дворе. Никого из саган не знаю по именам. Не знаю, как себя вести. Вечно попадаю во всякие глупые ловушки. Мне тяжело быть там, мама.

Она села на кровати.

– Чего же ты не знаешь о дворе, моя дорогая? Что нельзя кричать, оскорблять других девушек, плевать им в лицо? Неужели я об этом тебе никогда не говорила. Никогда, дорогая?

– Плевать в лицо? В каком смысле? Меня оскорбили, и я оскорбила в ответ, но я ни в кого не плевалась!

– Ты плюнула в лицо л’лэарди Риннэн.

– Ты что, мам! Нет! Клянусь, это неправда!