Огонь и Ветер

– Простите, Ваше Высочество, если мы случайно оскорбили ваши чувства неуместной эмоцией, – поклонилась Эльяс. – Я хотела этого менее всего на свете. Я глубоко скорблю об уходе Его Величества. Он был не только мудрым повелителем нашей великой Империи, но и добрым Другом моей семьи, и память о нем никогда не угаснет в наших сердцах.

– Довольно болтать. Болтать-то вы умеете складно, но слова ваши слишком легковесны, а поведение и близко не свидетельствует о каком-либо сожалении! – бросила Варагад сердито.

Девы умолкли. Монахи пели все тише, так, что стало слышно потрескивание угольков в печи. Некоторые невесты заскучали.

– Л’лэа… то есть, госпожа Верана, у меня развязался шнурок на ботинке. Завяжите, пожалуйста, – томно молвила сизоволосая водяная.

В мгновение ока все взгляды присутствующих саган обратились ко мне. Они смотрели как голодные крокодилы. Завязать шнурки. Это мне придется склониться перед сизоволосой. Нет, даже стать на колено, иначе как его завяжешь?

Перед сизоволосой, полногубой, презрительно усмехающейся. На колено. Я сделала вид, что не услышала. Взгляды жалили со всех сторон больнее ос. Трудно это – делать абсолютно невозмутимый вид, когда на тебя обращено столько внимания!

– Госпожа Верана, вы что, оглохли?

Молчу, вглядываясь в печь, в скачущие искорки.

– Л’лэарди Верана, невежливо молчать, когда к вам обращаются, – принцесса Варагад.

– Боюсь, я не смогу исполнить пожелание этой водяной.

– У «этой водяной» есть имя, – сказала Варагад еще холоднее. – Мне кажется, вы забылись, госпожа Верана. Говорить о присутствующей особе «эта» – недопустимая грубость. Его Величество велел вам прислуживать невестам, и вы обязаны выполнять его приказы.

– Что ж, пусть Его Величество покарает меня, если сочтет нужным.

Смотрю только в огонь. Даже монахи и булочницы, кажется, осуждают меня. Жар румянца предательски опаляет щеки. Мне стыдно? Я стыжусь, что выгляжу столь плохой в их глазах?

Да сгиньте вы во Тьме со своим мнением!

* * *

Его Величество прибыл, когда плоские, похожие на лепешки, поминальные хлеба уже вынимали из печей, накрывали белыми полотенцами. На шумные приветствия невест ответил коротко, отстраненно. Он был непривычно мрачен и, пожалуй, печален. Снежная белизна одежд странно контрастировала с ледяной темнотой глаз, со смуглым, все еще в шрамах, лицом. Сизоволосая дурочка-водяная выбрала самый неподходящий момент для жалобы:

– Ваше Императорское Величество, л’лэа… госпожа Верана ведет себя возмутительно дерзко, отказывается выполнять ваш приказ!

Долго смотрел на нее. Сказал, почти не размыкая губ:

– Я вас разве судьей назначил? Здесь только я могу судить. Не оскверняйте день скорби мелочными дрязгами, девы. Я буду оскорблен.

* * *

Это был день музыки и смертельной усталости. Пели монахи. Возносили огненную и поминальную молитвы Богине жрецы. Нашей Богине молятся без слов. Душою или музыкой. Военный оркестр играл марш, когда солдаты шли торжественным парадом. Одетые в траур уличные музыканты воспевали былые подвиги, мудрость и величие усопшего.

Мы выстаивали один молебен за другим. Раздавали хлеб и зерновую похлебку нищим. Принимали вместе с императором военный парад и послов иностранных государств, пришедших выразить скорбь. Я думала только о том, чтобы не упасть. Промозглый осенний ветер поддерживал меня за талию, дышал в лицо отрезвляющим холодом. Иди следом за белыми платьями и не думай о том, когда это все закончится.

За весь день ни разу не удалось даже присесть, не говоря уже о том, чтобы склевать хоть полбулки. Раздавая хлеб, я завидовала нищим, которые ели прямо у меня на глазах! И вечер не сулил отдыха. Мне предстояло прислуживать императору за столом во время поминального ужина! Так сказала л’лэарди Варагад.

Столовая дворца – небольшое темное помещение. Горит всего несколько канделябров. Два стола уже накрыты белой скатертью. Тот, что повыше, вероятно, для Его Величества, принцев и принцесс, невысокий – для невест и кого-то еще. Узкие стрельчатые окна императорской столовой обращены к городу. Столица пылает. Свечи в каждом окне, гирлянды фонарей, зажженные очаги. Хорошо людям, которые там, за окнами, – они могут отдохнуть после долгого сложного дня. Согреться под одеялом, вытянуть уставшие ножки.

Хотя самые суеверные не уснут этой ночью. Будут следить, только бы не догорели свечи, только бы не погас камин. Вся эта торжественная иллюминация – не столько из почтения к покойному, сколько из страха. Люди верят, что беспокойная душа повелителя в тринадцатый день бродит по миру, заглядывает в окна, желая утащить на тот свет как можно больше подданных. Чья свеча погаснет ночью, тот скоро умрет. Если свеча какого-то члена семьи догорает, нужно как можно быстрее зажечь новую, и непременно от огня догорающей. Огонь – оберег, защищающий даже от Огненного Владыки.