Огонь и Ветер (СИ)

Рыжего Джин ночью так и не дождался - уснул. Правда, утром Хоаран его разбудил. Точнее, даже будить не стал, мерзавец, просто начал творить то, что хотел. И Джина разбудило собственное тело, с явным удовольствием отреагировавшее на действия Хоарана. И собственный голос, который мгновенно стих, когда их губы встретились. Потом горячая ладонь скользнула по внутренней стороне бедра: пальцы зажигательным танцем пробежались, потревожив мышцы и разбудив огонь в крови.

Какой, к дьяволу, сон? Сонливость как рукой сняло.

Губы рыжего перебрались на грудь и накрыли сосок, чуть сжали и потянули, а что он творил кончиком языка, Джин даже не представлял, только чувствовал. И мог выразить свои чувства исключительно хриплым стоном. На ощупь нашёл голову Хоарана и прижал к груди, хотя совершенно точно хотел оттолкнуть, потому что терпеть эти прикосновения было невозможно, но и прекратить тоже оказалось выше его сил.

Хоаран уделил внимание и близнецу столь чувствительного места на теле Джина, заставив последнего вновь тихо стонать и разрываться от противоречивых желаний. И Джин нетерпеливо закинул ногу Хоарану на плечо, чем совершил крупную ошибку, потому что мерзавец принялся изучать конечность пальцами, умудрившись и там отыскать не менее чувствительные места. Губы потревожили кожу под коленом - с обратной стороны, как раз внутри сгиба, кончик языка уверенно надавил, заставив Джина судорожно втянуть в себя воздух и с силой зажмуриться.

- Что ты…

Больше ничего он сказать не смог. Любые слова превращались исключительно в стоны или всхлипы. И, кажется, его тело готово было испытать полный восторг уже прямо сейчас - без каких-либо дополнений и приложений. Хотя он знал и раньше, что Хоаран вполне способен на такое - дать ему всё, взамен ничего не получив сам. Просто Джин не то чтобы не хотел этого, но… ему всё-таки нравилось чувствовать Хоарана внутри себя. Это вызывало определённое ощущение, необходимое ему, - наверное, оно смахивало на удовлетворение. Или превосходство? Или даже уверенность? Уверенность, что он нужен Хоарану, что есть в нём то, что Хоаран может получить только от него - ни от кого больше. И что это позволено только Хоарану - и больше никому.

- Нет… - всё-таки смог он выдохнуть. - Не так…

Хоаран помедлил.

- Дай мне… себя…

- Придурок, - подытожил Хоаран и ласково провёл пальцами по коже, пылавшей от его недавних прикосновений, чем едва не добил державшегося на пределе Джина.

Джин принял его в себя с глухим стоном и запрокинул голову, замер в предвкушении. Напряжение мучительно медленно отступало, хоть и ненадолго. И, наверное, только через целую вечность шею Джина согрело-таки дыхание Хоарана, чтобы потом сплестись с теплом нежных поначалу губ. Такие домашние и родные прикосновения, даже немного робкие и предельно осторожные. Пожалуй, только они и давали полное представление о значении слова “ласковый”, погружая в океан тепла и мягкого блаженства, где хотелось остаться навсегда. Просто закрыть глаза и быть там - до скончания времён.

И вроде бы Джин знал, что он не может чувствовать в деталях всё, что происходило в его теле с чужой плотью, но это не мешало ему всё-таки чувствовать. Быть может, самовнушение или обман чувств? Неважно. Он действительно чувствовал внутри себя пульс Хоарана - и мог повторить это даже под дулом пистолета. Он чувствовал его внутри себя. Тонул в волнах восторженного ликования и слышал стук сердца Хоарана в себе. Быстрые удары, но отчётливые. Словно музыка, которую слышал только он один, музыка, пронизывающая всё его тело.

Тепло ласковых прикосновений сменилось жаром. Пылкие поцелуи и смелые касания, которые заставляли задыхаться от желания и просить ещё, ещё и ещё, просить о большем. О том самом безжалостном огне, высекавшем из глаз слёзы. Безжалостном огне, но таком мучительно-сладостном…

И скоро кожа уже действительно горела, словно там бушевало настоящее пламя, и пламя перебралось на грудь, опалило плечо, вновь вернулось на шею и, наконец, отыскало путь к губам, после чего последовал первый уверенный толчок, побеспокоивший пребывавшее в приятной истоме тело. И пока твёрдая плоть скользила внутри, не задевая ещё разум и чувства, Джин подавался навстречу губам, размыкая собственные, позволяя и здесь проникнуть внутрь себя. По крайней мере, теперь он чувствовал вкус Хоарана и разрешал его языку играть с разумом и чувствами. Бросил ладони на твёрдые скулы, чтобы удержать, если вдруг Хоарану пришла бы в голову мысль отстраниться.

Потом - немного позже - ладони перекочевали на плечи Хоарана, пальцы с силой впились в мышцы, и даже поцелуи уже не могли помешать стонам вырываться на свободу, а телу подаваться навстречу при каждом движении рыжего, чтобы вбирать в себя источник наибольшего наслаждения, отыскавший внутри самое отзывчивое и восприимчивое место.