Огонь, мерцающий в сосуде

— Почти уверен, нападение с нашим делом никак не связано.

— Нападение? Да ты первый на них набросился. Вполне возможно, они не собирались затевать военных действий.

— Мне так не показалось. К тому же старое правило еще никто не отменял: бей первым, и у тебя появится преимущество. Этому каждый уличный мальчишка учится довольно быстро.

— По-моему, ты уже не в том возрасте…

— Спасибо, что напомнила. Ну, да, я ведь тебе в отцы гожусь.

— Ввязываться в драку, да еще с превосходящими силами противника. Вот уж не думала, что ты способен на подобные глупости.

— Способен, способен, — хохотнул Бессонов. — А что касается превосходящих сил… В любой драке надо определить цель. Знать, чего хочешь добиться, и рваться к этому, несмотря ни на что. Если станешь драться бесцельно, покалечат, а то и убьют. Этому тоже учишься быстро и попусту кулаками не машешь. Заводилой у них был коротышка в ветровке, едва он лишился чувств, дружки думали только о том, чтобы убраться восвояси.

— Целая наука, — проворчала я. — И где ты набрался этих премудростей?

— В бизнесе правила те же… Кстати, я рос в рабочем районе, там взрослеют рано.

— Ты никогда об этом не рассказывал. — Я смущенно отвела взгляд, решив, что сболтнула лишнее.

— Неудивительно, верно? — очень серьезно произнес он.

— Это что, упрек? Я должна была поинтересоваться твоим прошлым? Сомневаюсь, что ты стал бы отвечать и вообще…

Я досадливо нахмурилась.

— У тебя руки дрожат, — заметил он.

— Боюсь сделать тебе больно…

— Мне следовало время от времени ходить с разбитой рожей, — усмехнулся Бессонов. — Говорят, женщин это возбуждает.

— У меня стойкое отвращение к насилию.

— Правда? Очень многим женщинам оно, похоже, нравится. Разумеется, если перепадает кому-то другому. Отчего-то руки мужчины кажутся горячее и куда страстней, если на них еще осталась кровь врагов.

— Я начинаю подозревать, что все мужики самодовольные придурки, если додумались до такого.

— Точно. И драку я затеял, чтобы произвести впечатление. Смотри, какой я герой.

— Ты просто смеешься надо мной, — разозлилась я.

— Скорее уж над собой. Производить впечатление я малость опоздал, теперь могу сколько угодно руками махать, твоего отношения ко мне это не изменит. — Он стиснул мое запястье, а я испуганно замерла, уходя от его взгляда. — Ты права… Я вел себя как последний засранец. Не сегодня, разумеется, а четыре года назад. Меня не очень заботило, что ты чувствуешь. Красивая глупая девчонка, которой надо радоваться, что я на ней женился. А потом… Я сам загнал себя в ловушку и понятия не имел, как из нее выбраться. И делал только хуже. Это как снежный ком… Посмотри на меня, — сказал он резко, и рука занемела от боли, так сильно он ее сжал. — Ты была не одинока в этом аду. Я жарился по соседству.

Бессонов оказался слишком близко, так близко, что меня бросило в жар, и взгляд метался по комнате, лишь бы не видеть его лица, его глаз…

— Мне больно, — пискнула я, и он отпустил руку. А я попятилась и тут же испугалась, неожиданно почувствовав себя виноватой. Он мог решить, что его слова и он сам вызывают у меня отвращение. — А если сегодняшнее нападение все-таки связано с убийством? — скороговоркой произнесла я, поспешно меняя тему.

— Поживем — увидим, — ответил Бессонов, глядя на меня с привычной усмешкой. — Если наш злодей вынужден прибегать к услугам дворовой шпаны — дела его из рук вон плохи. Спасибо, что привела мою физиономию в порядок. — Он поднялся и пошел к двери.

— Тебе непременно надо показаться врачу, — сказала я, адресуясь к его спине. Рука Бессонова замерла на дверной ручке, он повернулся и сказал непривычно мягко:

— Не вздумай себя упрекать. Это моя вина. Моя. Я мужчина, Инна, и я старше почти на целую жизнь. Спокойной ночи.

Утром я проснулась поздно. Слова Бессонова произвели впечатление, и полночи я думала о нем, о нашей совместной жизни, которую язык не поворачивался назвать семейной. Теперь собственное поведение не казалось мне безупречным. Чтобы избавиться от чувства вины, явившееся как по заказу, я начала вспоминать все свои обиды. Их набралось предостаточно, но большинство из них сейчас представлялось глупыми. И поделать с этим ничего было нельзя.

Открыв глаза, я еще некоторое время лежала прислушиваясь. Бессонов с кем-то разговаривал по телефону, до меня доносился только его голос, который он старательно понижал, так что слов не разобрать. Я вздохнула, с удивлением отметив, что будущее мне видится куда более смутным, чем несколько дней назад, хотя вроде бы наметились перемены к лучшему. Я по-прежнему девица без паспорта, но доказывать, что я — это я, живая и здоровая, не придется. Вернусь домой, получу новый паспорт и… Еще вчера я считала: единственным счастливым событием нашего четырехлетнего брака можно считать лишь предстоящий развод. А теперь? То, что было ясным и понятным совсем недавно, сегодня таковым не казалось.

Я направилась в душ, поймав себя на мысли, что боюсь встретиться с Бессоновым, должно быть, по этой причине в ванной пробыла долго, собираясь с силами, прежде чем появиться в гостиной.