Народу немного, но он есть. А что еще важнее – официанты, а значит, и девочки кордебалета остались. Разумно: работа в таком заведении предполагает контакты с ФСК, РУОПом, МВД, «крестными отцами», вернее, с начальниками их «оперативных отделов». А посему, чтобы мероприятием не заинтересовались те, кому не нужно, люди Организании ограничились подменой охраны. С надеждою завершить обмен скоро: обслуга таким образом и не заметит какого-то там «спецобслуживания»; время еще детское, а ближе к вечеру клуб начнет заполняться.
Ну а насчет «не заметят.» – это я погорячился; обслуга всегда замечает все.
Это «хозяева жизни» могут ее не замечать, и тем допускают ошибку.
– Нет. Я сяду в зале. – Легким движением отстраняю сопровождающего и направляюсь к столику у стены, недалеко от эстрады. Усаживаюсь. С этого места можно видеть весь зал.
Мгновенно появляется метр – Иван Михеевич Савин, монументальная фигура замирает у стола.
– Что будем кушать?
Естественно, Михеич меня признал, но – выучка: то я был работник, а сегодня – гость.
– Михеич, сообрази сам что-нибудь, только чтобы челюсти клиента не перегрузить. Им сегодня досталось.
– Мясное суфле? Рыбное?
– Валяй. И то и другое. И можно без хлеба.
– Есть расстегайчики с налимьей печенкой. Во рту тают.
– Ну раз тают…
– Из напитков?
– Я бы выпил муската. Уж не суди строго!
Метр делает едва заметное движение плечами: дескать, у богатых – свои причуды. Мускат под мясное суфле и рыбные расстегаи – не просто безвкусно, кощунственно!
Ну должен же у меня быть хоть один недостаток! Маленький! Может, так и жизнь сладкой покажется?
Да, под предстоящий разговор – мускат и только мускат! Выдержанный! С едва уловимым привкусом уставшего от солнца винограда…
Михеич удалился.
Незнакомый мне официант материализовался и оставил аперитив…
– Дрончик! Милый!.. – Катька Нестерова выпорхнула неизвестно откуда и легко примостилась на стуле рядом. – Ой, кто это тебя так отделал?
– В каком смысле? – двигаю я бровью. Действительно, что она имеет в виду: работу крепыша или искусство массажистов-декораторов?
– А-а… – Катька уже спешит дальше. – Дрончик, ты! что, разбогател? Ты сегодня гость? – Ага. Не знаю, надолго ли…
– Ой, девчонки будут рады! Мне как Михеич шепнул я и не удержалась…
Ничего, что подошла?
– Очень даже…
– Дрончик, ну что для тебя сделать, чего ты хочешь? Кроме портвейна, конечно, – его ты всегда хочешь…
– Любви.
– Это как понимать? – Катька быстро притянула мою голову и чмокнула в щеку.
– Ты чего морщишься?
– Катюш…
– Ну да. Тебя все-таки отделали… А я тебя все равно еще поцелую… – Девушка снова наклоняется к моей щеке… – Дрончик, тут люди какие-то… – шепчет одними губами. – Сережка Блудов с тремя ребятами на всякий случай на стреме, недалеко… Как тебе помочь, ты скажи…
Целую девчонку в шею. Шепчу:
– Не подставляйтесь! Поняла?
– Да…
– И еще… Исполните для меня песню.
– Дрончик, да мы сегодня будем для тебя весь вечер…
Какую?
Напеваю мелодию.
– Хорошо. Когда?
Смотрю на спускающуюся с лестницы фигуру…
– Сейчас.
Глава 31
По острым иглам яркого огня Бегу, бегу, дорогам нет конца, Огромный мир замкнулся для меня – Арены круг, и маска без лица…
Человек, идущий к столику, высок, атлетически сложен. Правильные черты лица, светлые волосы аккуратно зачесаны назад, подбородок жесткий, выдающийся вперед, губы плотно сжаты. Взгляд умных серых глаз холоден, спокоен и немного насмешлив. Взгляд человека, привыкшего повелевать.
Спортивная фигура вводит в заблуждение относительно его возраста. Что-то мне подсказывает, что он старше меня, и значительно – лет на двадцать, а то и на все двадцать пять. Как и крепыш. Покойный.
Выходят на арену силачи, О, Арлекино, Арлекиио…
Не ведают, что в жизни есть печаль, Они подковы гнут, как калачи, И цепи рвут движением плеча…
Человек останавливается у столика, приветствует меня чопорным кивком – и правильно делает, руки я ему не подам! – усаживается напротив.
Поет Катя, пытаясь подражать Пугачевой. Ну да что говорить, Алла – королева, подражать ей можно, а вот превзойти – нельзя.
Сцена освещена юпитерами – красный, фиолетовый, белый. Девочки шоу-группы танцуют. Прозрачный «газ», усыпанный блестками, окутывает обнаженные тела цветным туманом; блестки вспыхивают искрами огня и золота. Белого золота…
Вообще-то это номер ночного варьете. В стиле «ретро». Ну да гость я сегодня особенный. И – дорогой.
Официант материализуется снова.
– Кофе, пожалуйста. Очень крепкий, без сахара. Большую чашку, – произносит блондин.
– Мне тоже. И – шоколад, весовой, с орехами, – добавляю я.
Звучат заключительные аккорды песни. Из одежды на девочках – только туфли и ленты в волосах… Замирает хохот паяца, замирают танцовщицы – позы их дерзки и соблазнительны…
Снизу сцену окутывает туман, свет густеет до темно-фиолетового, а когда подмостки снова вспыхивают белым – девушек уже нет, только колышется прозрачный серебристый туман, настолько реальный, что кажется влажным на ощупь…
Принесли кофе. Отвожу взгляд от сцены.