Огонь подобный солнцу

— Ты террорист, дорогой мой, закоренелый убийца. Все разведки мира сплачиваются против таких, как ты; они считают, что только им дано исключительное право заниматься терроризмом, они не терпят конкуренции.

— Так почему же они не убили меня в Ноенвеге?

— Ты им нужен, милый, чтобы выследить Пола.

— Раздражает меня это слово «милый».

— Ты бы предпочел, чтобы я называла тебя «хрен собачий»? Потому что ты и есть то самое.

— Прекрасно. — Он сел и провел языком по налету на зубах. — Запекшаяся кровь, блевотина — все налипло на зубы.

— Прелесть. А ты не думал о том, чтобы их почистить? Или же ты намеренно это не делаешь, чтобы напомнить мне, через что ты прошел?

Он улыбнулся.

— Сейчас я думаю о том, как бы отделаться от тебя.

— От меня отделаться просто. Стоит только выйти в эту дверь. Мне гораздо безопаснее без тебя.

— Тогда почему бы тебе не уйти?

— Уйду, если ты не перестанешь обвинять меня в своих бедах и несчастьях. — Она села на кровать рядом с ним. — Ты прошел через ад, и это ужасно, но не я в этом виновата. На Крите я пыталась спасти тебя от этого. Мне не удалось, но я пыталась. Теперь я подписала свой собственный смертный приговор — не смей смеяться надо мной! — вытащив тебя из Ноенвега; поэтому я не собираюсь выслушивать твои пустые упреки великомученика о том, как тяжек твой крест. Это твой крест, вот и неси его.

Он свесил ноги с кровати и сидел почесываясь.

— С радостью.

Она присела перед ним на корточки и впилась пальцами в его ляжки.

— Не выпендривайся! Наше положение ужасно! Неужели ты не видишь этого?

Он встал, растирая руками грудь. «Такое ощущение, будто я упал в шахту лифта. Боже, как она отвратительна. Ненавижу ее. Ненавижу их всех».

— Чтоб ты провалилась, сука, — выругался Коэн.

Она взъерошила ему волосы.

— Что меня покоряет в тебе, это — романтика. Хрен собачий и сука — мы хорошо поладим вместе.

Он раздраженно похромал к окну.

— Что я ни говорю, ты все переиначиваешь.

Свернув «Le Monde», она нарочито громко шлепнула газетой по тумбочке.

— Давай поедим. И поговорим.

Взяв джинсы со спинки кровати, он осторожно просунул в них одну ногу. Затем, сев на кровать, — другую.

— Можно задать тебе один вопрос? — улыбнулась она.

— Можешь не получить на него ответа.

— Почему ты никогда не носишь трусов?

— У меня не было ни одних с 1969 года. От них яйца перегреваются и погибают все эти маленькие живчики.

— А сейчас-то они тебе зачем, эти маленькие живчики?

— Способствуют поддержанию боевого духа у всех, кому меньше сорока. Помогают держать хвост морковкой. Вселяют чувство оптимизма, подкрепляют corpus delicti. — Поморщившись, он натянул джинсы. — У меня такое чувство, будто я собрал в себе физическую боль всех когда-либо игравших полузащитников.

Она поцеловала его.

— Я так люблю тебя, когда ты хоть немножечко становишься самим собой.

— Все время, что ты меня знаешь, с того самого дня на Кали Гандаки, я был дикарем, незнакомцем, сам не свой. — Он влез в рубашку, застегнул и, заправив ее в штаны, щелкнул пряжкой. — Теперь эти проклятые ботинки. — Он попытался нагнуться. — Ты не завяжешь мне их? Руки не слушаются — не могу завязать шнурки.

Присев, она завязала их.

— Это, возможно, из-за тока — было пыткой наблюдать и притворяться, что я с ними, понимая, что тебе конец, если я сорвусь прежде, чем мне удастся тебя освободить. — Она помогла ему подняться. — Но все будет хорошо, и мы куда-нибудь исчезнем, как только встретимся с Полом.

Стоя уже у двери, он обернулся.

— А кто говорил о Поле?

— Ты. Ты должен с ним встретиться в Колорадо через неделю. Я уже прикинула, как мы полетим из Мадрида в Буэнос-Айрес, затем в Мехико и оттуда — на машине. Но мы должны уехать завтра.

— Я еду один.

— Они будут поджидать тебя! Я могу помочь тебе проскользнуть.

— Так же, как на Крите?

Он вышел из двери и начал неуклюже, чувствуя боль во всем теле, спускаться по лестнице. «Какого черта она сняла номер на третьем этаже? Дьявол, troisième étage — значит, четвертый этаж, будь он проклят. Чертовы французы со своим rez-de-chaussée. Почему у них все не как у людей? Назад, на четвертый, мне ни за что не подняться, только если мне к заднице приставят ружье.

Сейчас она настолько своя, что дальше некуда, но все это чушь. Так они рассчитывают добраться до Пола. В голове не укладывается, что она застрелила этого парня, Джека. Разметала легкие по всей мансарде. Должно быть, им очень нужен Пол, если они пошли на это. Надо притвориться, что я ей верю. А если она искренна? Нельзя рисковать. Завести ее в какую-нибудь улочку и придушить. Не смогу. Нет, ее не смогу.

Но надо поскорее от нее отделаться. Нельзя, чтобы Пол ждал, — какой-то ужас!»

Они сидели в угловом ресторанчике, занавески закрывали улицу.

— Как Морт выследил меня? — спросил он.