Огонь подобный солнцу

— Долгое время я только и хотела, что расправиться с теми, кто, в моем представлении, был виновен в смерти моего отца и Тима. Когда со мной связывались, я просила о чем-то более активном и решительном, но они, посмеиваясь, говорили: «Всему свое время». Но при каждом удобном случае я выведывала и пыталась разобраться в структуре американской разведки и в чем заключается наша борьба с коммунистами. Три раза я ездила в Таиланд и встречалась с редакторами различных газет под видом свободного репортера, собиравшего материал о камбоджийских беженцах, наводнивших эту страну. Конечно, моим заданием было определить, кто из издателей и редакторов был настроен враждебно по отношению к Штатам, но, следуя своей роли, мне приходилось проводить некоторое время и с беженцами. — Она отодвинула тарелку. — С меня хватит. — Замолчав, она закрыла лицо ладонями.

Он смотрел на ее короткие черные как смоль волосы отражавшиеся в огромном зеркале, создававшем иллюзию более просторного помещения. «Зачем мы искажаем мир?» В зеркале отражался тучный мужчина, склонившийся над своей тарелкой за соседним столиком; белая салфетка на его животе напомнила Коэну весенний снег на северном склоне. «Быть бы сейчас в Монтане или в Гималаях, подальше от городов! Почувствовать бы холодный ветер, дующий с Беартуфс, запах лося и гнездовий высоко в колючем воздухе. Боже, она плачет, по рукам текут слезы».

— Ну же, Клэр, не надо. Это становится похожим на любовную ссору. La chamaille imaginaire. А то уйду, — сказал он.

Она засмеялась, вытирая пальцами слезы на щеках.

— Глупый, ты же — калека. Куда ты уйдешь?

— Такое впечатление, что ты только и пользуешься тем, что я покалечен.

Она положила свою мокрую от слез руку на его.

— Почему ты так груб со мной?

— Я тебе не верю.

— Неужели ты не видишь, сколько я сама вытерпела от них? В отличие от тебя, я не могу этого постичь — когда я встречалась с теми камбоджийскими беженцами, все, чего я старательно избегала, стало в моем представлении приобретать истинные формы. Передо мной прошли тысячи выживших: разбитые семьи, люди, потерявшие близких, которые изо дня в день на протяжении месяцев подвергались бомбежке ВВС США, и где — в нейтральной стране! Сначала я гнала от себя эти мысли, но, чем больше я видела ран, смертей, страданий, детей с ожогами и голодающих родителей, я… — Она потрясла головой. — Это были не только их, но и мои страдания. И я судила себя по тем законам, которыми руководствовались США в Нюрнберге.

Она сжала его руку.

— С тех пор я узнала больше: о борьбе ЦРУ за монополию на контрабанду опиума из Южного Вьетнама и Лаоса в 60-х, о том, как мы, ЦРУ, продавали героин, чтобы оплачивать операции, которые Конгресс отказывался финансировать, — политические убийства, о которых Конгрессу было неизвестно. Тот самый героин оседал на улицах Нью-Йорка, Чикаго и в тысяче других мест, превращая молодых американцев в наркоманов. И вьетнамская война, убившая моего мужа, тоже была развязана ЦРУ, вопившим: «Бей коммунистов!» А доверчивые американцы ринулись на защиту чудовищного наркобизнеса ЦРУ и доходов от него в Лаосе, Камбодже и Южном Вьетнаме…

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Сэм, попытайся меня понять: я работала на тех самых людей, что были виновны в гибели Тима и пятидесяти пяти тысяч других американцев! Все эти годы я жила сплошной ложью, заключавшейся не только в ролях и мнимых образах, но и в моих глубочайших побуждениях. Я будто жила с незнакомцем, который лгал мне, в то время как и я лгала самой себе. Секс, случайный оргазм, голод, жажда — только это и было неподдельным в моей жизни.

— Все на самом деле не такие, какими кажутся.

— Возможно, но хорошие люди не пытаются быть лживыми со всеми подряд. А те, кто работает в ЦРУ и их прототипы в КГБ, британской разведке, как и все тайные агенты, лживы сознательно. Это — образ жизни, ставший привычкой, которую они не в силах бросить. Из-за многоличия они теряют свое подлинное лицо, и оказывается, что под масками-то ничего нет.

— Так, наверное, проще.

— Но это все неживое! Нехорошее.

Он откинулся на спинку стула. Ее лицо, покрасневшее от волнения, казалось припухшим, она пристально смотрела на него, словно в чем-то обвиняя. «Какое она имеет право осуждать меня? Опять она все так поворачивает, что мне приходится защищаться. Интересно, она искренна или опять играет? Пока я не буду уверен, мне остается предполагать последнее».

— Расскажи-ка мне о Der Kapellmeister, — сказал он.

Она помедлила.

— Где ты о нем слышал?

— Отвечай!

— Я не знаю, кто он, — но через него надо было связываться с МАД. Это означает «дирижер».

— Что такое МАД?

— Сокращенное название западногерманской военной разведки.

— А «дирижер»?

— «Kaplle» по-немецки «хор», значит, буквально это переводится «хормейстер». Где ты это услышал?

— Морт как-то упомянул о нем Лу. — Он улыбнулся. — Должен тебе признаться, что я не верю в такую перемену твоей сущности.

Она выпрямилась.

— В какую?

— Например, в Афинах. Когда ты вдруг решила подружиться со мной, вместо того чтобы следить.

— Ты уже начал мне нравиться — не спрашивай почему.