— Эта — несомненно. — Кейда взял ее. — Другая малость желтоватей, чем надо.
Купец лукаво поглядел на него.
— К чему такая разборчивость?
Кейда кинул на него вызывающий взгляд.
— Буду бросать жребий.
— Так ты предсказатель? — Внезапное понимание сменило его недоверчивое любопытство. — Да, конечно.
— Мой отец был большим провидцем, — ответил Кейда, пытаясь казаться беззаботным. — Я усвоил кое-что из его искусства.
— Я не видел тебя в этих краях прежде, — заметил торговец.
— Я до сих пор не много путешествовал. Мне пришлось покинуть жену… — Отзвук муки в его голосе поразил его самого. Вся жестокость обстоятельств вдруг обрушилась на него: что могло случиться, пока он совершал нелегкое путешествие через этот большой остров, глядя только вперед, ища что-нибудь, чтобы поесть и устроиться на ночь? — Мои дети… — Слова застряли в его горле.
Рекха и Сэйн, Сиркет и До, Эви, Вида, Ноа, малышка Мия и неведомый сын или дочь, которого родит Сэйн. Увидишь ли ты их когда-нибудь?
— Я не хотел быть назойливым, — с сочувствием извинился купец.
— Ты не мог знать. — Кейде удалось криво улыбнуться, когда темное веселье заглушило его боль.
Порыв ветра заколыхал ближайший матерчатый навес. Купец ухватился за повод переменить разговор.
— Я не знаю, откуда ты. Но в моих краях такой ветер называют дыханием дракона. Скверно, не правда ли? Почему бы тебе не войти и не разделить со мной тень?
— С радостью.
И Кейда последовал за этим человеком к яркому полосатому полотнищу, умело натянутому на раму над обширным набором колоколов и колокольчиков, выставленных на отрезке прочного зеленого хлопка. Некоторые колокольцы были достаточно велики для деревенского священного шеста, а за ними шли образцы все меньше и меньше, доходя до трубочек с соломинку, которыми украшают швы одеяний для танцев, создавая серебряную бахрому и нежный звон.
— Не скажут ли тебе эти раковины, когда, наконец, начнутся дожди, пока мы все не попадали замертво от жары? — Купец сел на побывавший в странствиях сундук, накрытый легким ковриком, и, вытерев со лба пот, преувеличенно поморщился.
— Я могу угадать для тебя погоду, если хочешь. — Кейда сел, скрестив ноги, и подался вперед, чтобы начертить на песке совершенный круг. Он взглянул вверх, на солнце, а затем быстро и точно пометил на окружности четверти и по три доли в каждой.
— Сейчас мы узнаем что-то другое. — Он почувствовал, что его рука дрожит, стало быть, бросать раковины до того, как ему это разрешит предчувствие, означало бы получить вместо откровения полный вздор.
Любопытство купца разгорелось.
— Что ты видишь?
Кейда опять поглядел в небо — окончательно убедиться, что он правильно обозначил страны света — и лишь затем уставился на песок.
— Странствие.
Купец прыснул.
— Здесь в этом нет ничего необычного.
— И успешную поездку, — Кейда испытал облегчение, куда большее, чем то, что просто вызывает смех, когда изучил свой круг. Не менее пяти раковин упало внутрь дуги, означающей странствия, и все открытой стороной кверху. Наиблагоприятнейший знак.
— Что-нибудь еще? — Купец с надеждой поглядел на песок.
— Друзья. — Туда упали четыре раковины, следующее по значительности указание.
— Старые друзья или новые? — с увлечением спросил купец.
— Новые друзья. — Кейда кивнул с растущим удовлетворением. — Раковины близки к границе круга. Старые друзья оказались бы в середине.
— А что означает вот эта? — И купец указал на последнюю раковину. Кейда видел, что она упала на грань меж дружбой и враждой, внешняя сторона повернулась к нему, предупреждая.
— Я бы сказал, она напоминает, что не следует быть слишком доверчивым.
— Это не из тех гаданий, какие я видал прежде, но твое лицо говорит, что оно предлагает здравый совет, — одобрил его купец. — Ты не погадаешь для меня?