Джил что было сил толкнула его, сделав подсечку. Джон не ожидал – грохнулся. Каменный пол вышиб дух. Джил ловко поймала за руку, вывернула. Щёлкнули на запястье наручники. Джон уткнулся в пол щекой, зарычал. Махнул свободной рукой за спину: достать до шеи, до волос, хоть до чего-нибудь. Ещё один щелчок – на втором запястье. Джон завозился, сбросил со спины русалку, перекатился, кособоко вскочил, но лодыжки захлестнула петля, и он упал снова, причём треснулся головой так, что звон пошёл.
– Холера, – выдохнул Джон.
– Прости, – сказала Джил без особого, впрочем, сожаления в голосе. Она связала Джону ноги, подтащила его к той самой колонне, подле которой лежал Олмонд, и, придав Репейнику сидячее положение, примотала к колонне. Оглядев узлы, Джил нашарила у Джона на поясе нож. Вынула из ножен, зашвырнула куда-то в угол. Нож только звякнул.
– Прости, Джонни, – сказала она опять. – Уж так я решила. Надо пойти и сжечь ихнее гнездо. Потом вернусь – развяжу. Не сердись.
Джон стиснул зубы. Джил отошла на пару шагов, обернулась.
– Если бы сейчас пошел к Хонне… – она помедлила, – потом бы сам всю жизнь казнился.
Джон не удержался и фыркнул:
– Для моего блага, значит, стараешься?
Светильник догорел, в церкви стало темным-темно. Джил, еле видная в темноте, мотнула головой – блеснули зрачки.
– Не только. Для всех. Если это – прогресс, то не нужен такой прогресс. Вот так.
Захрустел под ногами каменный мусор, затем светлое пятно окошка на несколько секунд закрыло девичье тело, и Джил исчезла. Джон остался в храме – привязанный, беспомощный и злой. Рядом тёмной грудой лежал мертвец. По углам шуршали мыши, снаружи в густой траве пели сверчки. В остальном было тихо.
– Дура, – сказал Джон негромко.
Он совершенно не представлял, что теперь делать. Мог только ждать. Русалка привязала Джона крепко, но без жестокости, кровь свободно ходила в руках и ногах. Докучали только наручники, ссадившие кожу на запястьях, а в остальном не было никаких крупных неудобств: Джон вполне мог просидеть так до утра. Настанет утро – Джил вернется и освободит Репейника.
Если вернётся.
Перед смертью Олмонд сказал: «Нынче ночью все там будут». Па-лотрашти планируют на эту ночь жертвоприношение. Они соберутся вместе – сколько их там осталось? Двадцать? Нет, двадцать один. Они знают, что Джон и Джил захватили Олмонда. Следовательно, ожидают, что тот выдал расположение лаборатории. Они ждут сыщиков. Выставили часовых. Приготовили ловушки. Вооружились мечами и жезлами.
– Дура! – крикнул Джон. Никто не ответил: русалка была уже далеко.
Джил – быстрая и сильная. Она может подкрасться к часовому и свернуть ему шею – так же, как Олмонду. Может парализовать силой взгляда; правда, для этого ей придется встать так, чтобы противники её видели. Может отобрать у кого-нибудь меч и снести несколько голов. Но даже самая быстрая русалка не сможет уклониться от разряда боевого жезла, и даже самая сильная – не одолеет врукопашную двадцать человек. У неё есть небольшой шанс одержать победу: для этого надо поджечь сарай, где собрались па-лотрашти, сразу, со всех сторон, а потом – следить, чтобы никто не выбежал наружу. Но Джил так не сделает. У неё не такой характер. Сперва обязательно пролезет внутрь, чтобы убедиться: да, вот они, машины, вот они, убийцы, я пришла правильно и сделаю всё правильно… И ещё остается жертва, Джил непременно попытается спасти жертву, вот на чём она точно погорит.
– Дура, – прошипел Джон под нос.
Больше он ничего не говорил, потому что занялся очень сложным делом. Руки были скованы за спиной, кисти прижимались к пояснице. Подергиваясь в стороны, ёрзая, выворачивая суставы, Джон сумел дотянуться до заднего кармана брюк. Кончиками немеющих от напряжения пальцев вытащил смятый в лепешку коробок спичек. Порядок; порядок; теперь отдохни, обязательно отдохни; вот так, только сжимай коробок крепче, держи как следует, упадет – не поднимешь… Джил обмотала торс Джона веревкой в несколько петель, и нижняя петля проходила в обнадеживающей близости от рук. Репейник сосредоточился. Неловко прихватив коробок, извлек спичку, примерился и с силой провел по колонне. «Чирр-пшш», – отозвалась спичка. Джон, кряхтя от боли в связках, изогнул запястье и протянул горящую спичку вбок, туда, где, по его расчетам была веревка. Одновременно изогнул шею, словно кот, которому потребовалось вылизать загривок, и скосил, насколько получилось, глаза. Краем зрения уловил огонёк, бесполезно горевший над веревкой. Слишком высоко. Репейник дёрнулся, смещаясь, задел веревку спичкой, и та потухла. «С-сука», – выдохнул Джон.