Огонь сильнее мрака (СИ)

– Холера, – выдохнул он, пускаясь бегом. Как назло, О'Беннет стал взбираться быстрее. Вот его отделяет от вершины десяток ре; вот уже вдвое меньше; вот он поднялся на бархан и выпрямился во весь муравьиный рост.

– Стоять!!! – заорал Джон.

Из песка вынырнуло щупальце – отсюда оно виделось не толще сапожной нити. Нить заструилась по песку, заплясала, чуя скорую поживу. Гэлтах, словно не замечая опасности, слепо двинулся вперёд. Его шатало. До куста оставалось всего ничего.

И тогда Джон их увидел.

Они были маленькими, как горошины, и быстрыми, как взгляд. Чёрные блестящие точки закружились вокруг Джона, облетая его по спирали, оставляя за собой короткие шлейфы темноты. Сначала их было немного, около десятка, но, когда Джон подумал про О'Беннета и про то, что сейчас произойдёт, из ниоткуда появилось ещё с полсотни. Все они устремились прочь от Джона, сверкающим на солнце антрацитовым облаком пронеслись через барханы и окутали рыжего человечка. Тот остановился, озираясь и слабо взмахивая руками, а точки летали перед его лицом, мельтешили, застили взгляд. О'Беннет покачнулся, отступил на шаг, другой, опустился наземь и остался сидеть, тупо следя за сновавшими вокруг горошинами черноты. Щупальце винограда забилось, как взбесившаяся плеть, но теперь до жертвы было слишком далеко. О'Беннету ничего не грозило – кроме, разве что, ожогов на заднице от горяченного песка.

Джон пошёл к нему через барханы. Он уже начал привыкать, что может слышать на расстоянии то, о чём думают другие люди. Но сейчас всё было по-другому. Он читал не обрывки мыслей О'Беннета, не привычный мутный поток сознания. Джон постигал чужой ум. Чужой нрав. Чужую память. Дом на берегу, чаячьи гнёзда на скалах, штормовой ветер, мохнатый пастушеский пёс Лэрри, соседская девочка в кружевном капоре, запах шиповника от живой ограды, школа, учитель в испачканном мелом сюртуке, отцовский гнев, запертый душный чулан, тяжёлая корь, карманный ножик, который потерял в лесу. Ганнвар, домики из красного кирпича, попойка с Сайменом и Мидди, бордель "Коготки" с пыльным красным ковром, объявление о скачках, свист констебля, дружеский смех, списки на отчисление, багровая лысина декана, пустая койка в общежитии. Конторский шум, дешёвый обед на прогорклом масле, разговор с родителями, веснушчатые груди Бет, солнечный день на ипподроме, крики толпы, пачка форинов, которую видишь в последний раз, письмо, залитое воском от свечи, заброшенный дом на окраине, расписная ширма, набитый людьми омнибус. Покой. Радость. Нежность. Страх. Влюблённость. Разочарование. Надежда. Вожделение. Боль. Отчаяние. Безмятежность. Отвращение. Тоска. Одиночество. Стыд. Гнев.

Он взобрался на холм. Чёрные точки, вертевшиеся подле О'Беннета, сбились в рой, вернулись к Джону и запорхали вокруг сыщика, облетая кругами, то и дело меняя направление, ныряя и поднимаясь в воздухе – и за каждой тянулась коротким хвостом темнота. Джон вытянул руку. Одна из точек скользнула на ладонь, замерцала, словно чёрная звезда, окутала пальцы призрачным дымом. Репейник с полминуты глядел на неё. Затем, послушная его желанию, точка взлетела вновь и присоединилась к остальному рою.

– Вставай, и пошли, – сказал Джон О'Беннету. Тот с тупым безразличием смотрел себе под ноги, но при звуке чужого голоса встрепенулся, заворочал рыжей головой.

– Джон? – спросил он неуверенно, глядя в сторону Репейника. – Это вы? Где вы? И где...

– Руку давай, – перебил Джон. – Потом расскажу.

О'Беннет слепо протянул руку перед собой. Вздрогнул, когда Джон обхватил его ладонь. Чёрные горошины замелькали в воздухе, образуя вокруг них подобие кокона. Джон помог гэлтаху встать.

– На счёт "три" возвращаемся, – сказал Джон. – Раз.

– Куда возвращаемся? – вяло спросил О'Беннет. Точек стало больше, они летали всё быстрей, сливаясь в линии.

– Два, – сказал Джон. О'Беннет вдруг широко распахнул глаза и стал оглядываться.

– О боги! – сказал он. – О боги, что со мной...

– Три, – сказал Джон. Чернота встала вокруг них сплошной стеной. Будто они очутились в сердце вихря, который закрыл их от палящего солнца, выгоревшего неба, бесконечной цепи барханов. Закрыл от всего Разрыва. О'Беннет вскрикнул, рванулся, но Джон был готов и держал крепко. Вихрь дрогнул, слепяще-чёрные стены сдвинулись, накрыли с головой. На миг Джон ощутил тысячи касаний, лицо обдало ветром, и на угольном фоне проступили дивные сложные узоры. Мир вздохнул, сжался, вновь расширился.

И вернул их на место.

Тьма рассеялась. Джон обнаружил, что стоит посреди комнаты, чуть в стороне от Джил и Морли, не там, где был, когда ушёл в Разрыв. О'Беннет, напротив, оказался на прежнем месте – лежащим, как и прежде. Впрочем, он тут же всхрапнул, как больная лошадь, и с трудом, опираясь на дрожащие руки, сел на полу. Застонал, взявшись за грудь.

– Джонни, – хрипло выговорила Джил. – Вернулся...

Она шагнула к нему, но замерла на полпути, широко раскрыв глаза. Зрачки слабо блеснули, отразив оконный свет. Аура на глазах выцветала, из фиолетовой превращаясь в багровую.