Джон кивнул, глядя на труп Олмонда. Мертвец сидел, привязанный к колонне, свесив голову на плечо. Джил медленно вздохнула, нагнулась и принялась развязывать верёвку, стягивавшую тело. Репейник наблюдал, как она возится с узлами — Олмонд, силясь освободиться, туго их затянул, и Джил шипела под нос, ломая ногти. Когда очередной узел поддавался, русалка дёргала веревку, выпрастывая её из-под трупа, и Олмонд подёргивался в ответ, словно оживая на миг. Джон — в который раз — отстраненно подумал, как всё-таки мертвец похож на живого, уснувшего человека, словно от жизни его отделяет какая-то несущественная мелочь, и мёртвый вот-вот встанет, будет снова ходить, дышать, говорить…
Джил, наконец, справилась с верёвкой, Олмонд покачнулся и завалился набок. Русалка принялась копаться в замке наручников. Джон не торопил, понимая — ей так надо. Жизнь Олмонда словно разделилась на две донельзя неравные части: в первой, длинной жизни он, опьянённый валлитинаром, убивал и мучил людей, а во второй — сегодня вечером — лицом к лицу встретил всё то, что совершил раньше. Нечто вроде этого случилось и с Джил: прежде — русалка, «монстра», чудовище, сейчас — обычная с виду девушка. Она понимала, что чувствовал Олмонд. Потому-то Джил нашла силы пожалеть Олмонда, потому-то и убила, оборвав муки. Потому-то сейчас не могла оставить его тело опутанным верёвкой и со скованными руками.
Ну, подумал Джон, а может, на самом деле всё вовсе не так сложно. Наручники нам и впрямь могут пригодиться, да и верёвка тоже. Олмонда Джил приголубила только для того, чтобы заставить расколоться, играла в «хорошего сыщика». И убила не из жалости, а наоборот, потому что с самого начала собиралась, и как раз подвернулся случай. Может, те слова, которые твердил па-лотрашти —
— Совесть выключена, говоришь, — пробормотала она. — Вот и ты такой будешь.
Джон повел подбородком:
— Не понял?
— Да всё ты понял, — с внезапным раздражением сказала русалка. — Думаешь чистеньким остаться. Как всегда. Мол, я не у дел, моя хата с краю. Все — сами по себе, я — сам по себе…
— Слушай, Джил, — начал Джон.
— Херня это, — перебила Джил. — Вот увидишь. Лет через пять. Когда все вокруг счастливые будут ходить. Каждый счастливым станет. Проснулся — счастье. Заснул — счастье. Пожрал, посрал — счастье, человека убил — счастье. И лыбятся все. А ты — один, среди них. Счастливцев. Да не выдержишь ты. Сам за валлитинаром придешь, еще добавки попросишь.
Джон почувствовал, как в животе закипает ярость. Все-таки проклятой девчонке удалось его достать.
— Ну и что ты собираешься делать? — спросил он, надеясь, что голос звучит спокойно. — Это прогресс, неужели не ясно? Прогресс не остановить. Может, всю дорогу люди только к этому и шли. Не к машинам, не к магии, а к простому счастью.
— Да не прогресс! — отмахнулась Джил. — Наоборот, зелье нас в могилу сведет. Вон, лотрашти оттого и вымерли, что зелья перепились.
— Чего?
— Помнишь, он сказал — мол, когда землетрясение было, спаслись только мужики? Это из-за валлитинара. Был бы среди них хоть один нормальный — вспомнил бы о бабах. О детишках. Совесть бы заставила. Со-весть! А эти, — Джил махнула в сторону мертвеца, — только о себе думали. Вот и выжили… одни козлы. Всё из-за зелья. Оно им не давало подумать. О том, что сделали. О том, что творят вообще.
Джон понял, что настало время взять инициативу в свои руки. Он с силой провел ладонью по лицу, шагнул к девушке и приобнял её. Джил не возражала и даже, кажется, прильнула к его груди.
— Так, — сказал он как можно твёрже. — Давай, бросай свои эмоции и решайся. Сейчас едем в город. Я иду к Хонне, ты, если хочешь — к своему аптекарю. Встречаемся через два часа на вокзале. И валим из страны. Куда глаза глядят. А? Ну, будь умницей, Джил.
Джил подумала и еле заметно кивнула.
— И пусть Хонна делает с этим грёбаным эликсиром все, что ему заблагорассудится, — продолжал Джон, — и пусть все остальное грёбаное человечество хоть зальется по уши этой дрянью — я к валлитинару близко не подойду и детей своих не пущу, если появятся… а все остальные пускай сами решают. Каждый сам за себя.
Джил опять кивнула, уже явственней.
— Главное — при Хонне не подавать вида, что мы про эликсир знаем, — добавил Джон. — Едва получим деньги, как можно быстрее валим. Ох, чую: заварушка будет… Ну, а если тебе так хочется всем рассказать правду, то мы её, конечно, всем расскажем, и даже можем официальное заявление сделать, и перед репортерами выступим, а там, глядишь, вообще книжку напишем… Потом.