Огонь сильнее мрака [СИ]

Время до вечера тянулось нескончаемо. Репейник даже подумывал, что часы у Джил сломались и идут медленней обычного, но солнце на бледно-голубом небе было с часами заодно и ползло еле-еле, словно увязшая в меду пчела. Сыщики развели перед церковью костер, подрумянили на веточках грудинку, испекли картошку. Насчет яиц вышел спор: Джил предлагала зажарить их на плоском камне, Джон стоял за то, чтобы испечь. Каждый остался при своём, но, пока Джил искала подходящий камень, Джон зарыл пару яиц в угли, предварительно наколов кончиком ножа, чтоб не взорвались, и, когда девушка вернулась, её ждало готовое яйцо в серой от золы скорлупе. За всеми хлопотами прошел от силы час. Потом долго, не спеша ели — ещё минут сорок. Потом валялись в траве, глядя из-под ладоней на жаворонков в небе — ещё полчаса. Джил, належавшись, отправилась в лес — по её словам, здесь росло полным-полно ежевики. Пока не было русалки, Джон прохаживался перед церковью, поглядывая время от времени в темный провал окна. Если встать чуть наискосок, в окне становился виден Олмонд, привалившийся к колонне. Он сидел, не шевелясь, не издавая звуков. Джон курил, думал своё.

…Хонна Фернакль, значит, у нас не просто богач-меценат, а благодетель с мировым размахом. Куда там профессоров-эмигрантов подкармливать! Ему, Великому Моллюску, целые континенты осчастливить не терпится. Жаль, что так вышло с островом Па, ну да ничего — вон какое поле для работы, миллионы страждущих в одной Энландрии. Джону вспомнились собственные слова, произнесённые тогда, на чердаке: «Пока человек хочет добра для себя — всё нормально… Вот возьмем Хонну Фернакля… Личное добро совпадает с общественным…» Репейник усмехнулся. Сильней ошибиться было нельзя. Нет, ясно, что Тран-ка Тарвем не за просто так дарует людям вечное блаженство: взамен он получит абсолютную власть, а, если верить бедному покойному Иматеге, этого добивался любой бог из всех живших. Выходит, здесь как раз личное и общественное совпадает. Но желание творить добро в мировых масштабах никогда добром не кончалось. Всегда появлялись какие-нибудь сопутствующие общему благу обстоятельства, в лучшем случае сводившие это самое благо на нет, а в худшем — обращавшие всё в кровавый кошмар. Вот и в случае с валлитинаром: глобальное счастье будет выцежено из крови замученных людей. Конечно, никаких других способов добывать эликсир не откроют, в это даже Джил не поверила…

Ох, да, Джил. Ещё и с Джил трудности начались. Вот что с ней делать? Простодушная девочка считает, что мы можем встать на пути у Тран-ка Тарвема. Порешим Олмонда — и никакой новой эры не наступит. Да ведь на нас свет клином не сошелся; допустим, откажемся мы от расследования, так ведь Хонна кого-нибудь другого наймет — если уже не нанял. И этот загадочный аптекарь тоже не будет сидеть сложа руки. Слишком долго валлитинар был тайной за семью печатями. Видно, настало время для всего человечества познать счастье — пусть это даже будет счастье, дистиллированное из чужих страданий. Ну что ж, какое есть. Верней, какое заслужили. Вот хрена с два кто-нибудь взбунтуется против нового порядка! Нет, любой и каждый будет пить эликсир из жертвенной крови, становясь день ото дня все счастливей, а придет пора — и сам пойдет на заклание с улыбкой на устах радостных. Как раньше отдавали жизненные соки Прекрасной Хальдер — так теперь начнут поклоняться Фернаклю. Так что кутерьма, в которую мы попали, будет идти своим чередом, и нам её не остановить. Всё, что мы можем — урвать свою выгоду и куда-нибудь свалить до того, как начнется эта самая новая эра. Наше дело маленькое. Наше дело — выполнить работу, получить деньги и уйти… Проклятье, почему я все время думаю — «наше», «мы», «нам»?..

Ближе к вечеру, когда тень Джона стала длинной и тощей, из лесу вернулась Джил, неся в подоле редингота собранную ежевику. Ягод, впрочем, было немного.

— Не свезло, — объяснила русалка, разглядывая собственную небогатую добычу. — Даже странно. Вроде и река недалеко. Ежевики должно быть — тьма…

Говорила она, однако, голосом спокойным, без досады, и Джон понимал, что ежевики-то было навалом, да только Джил ходила в лес вовсе не за тем. Ей хотелось побыть одной, подумать; а ягоды — так, для отвода глаз. Джон набрал пригоршню ежевики и принялся кидать в рот маленькие пупырчатые плоды. Джил села на треснувший, нагретый солнцем могильный камень и тоже принялась за еду.

— Как там Олмонд? — спросила она немного погодя. — Ничего не говорил?

— Молчит, — ответил Джон.

— А ты спрашивал?

Джон покачал головой. Джил внимательно на него посмотрела. Репейник вытер руки о траву. Джил хмыкнула и принялась отряхивать от приставших травинок редингот.

Репейник сказал:

— Иди сама спроси.

— Да чего уж, — откликнулась русалка и, помолчав, добавила: — Верю.

Джон стиснул зубы. Верит она…

— Слушай, — сказал он, — ну вот как ты себе представляешь? Предположим, пока тебя не было, он мне все сказал. Да я бы в Дуббинг рванул сразу же. А я, видишь, сижу здесь. Тебя жду.