Щёлкнули, раскрываясь, застёжки. С бесконечной осторожностью канцлер БХР извлёк на свет обитую чёрной кожей шкатулку. С крышки на Джона знакомо скалилась зубастая птица; крылья пернатой богини кое-где были заляпаны тёмными пятнами. Следом из портфеля выкатились несколько тусклых, опустошённых кристаллов. Мэллори поставил ИН-516 перед Джоном и открыл крышку. Линза светилась — еле заметным светом, слабым, как дневная луна. Кристаллы, сидевшие в гнёздах, мерцали фиолетовыми бликами, но было ясно, что долго им не продержаться.
Джон покачал головой:
— Всё ещё работает?
— Да, — скривился Мэллори, — и только боги мёртвые знают, чего мне это стоило. У нас есть группа, которая занимается проблемой сохранения зарядов на кристаллах. Неплохо продвинулись, открыли какое-то поле, которое тормозит утечку чар. Пришлось пустить в ход все связи, чтобы убедить их поместить шкатулку в это поле и так оставить два с половиной года… Но заряд все равно скоро кончится.
Джил протянула руку, тронула крышку прибора.
— О какой услуге вы просите? — напомнил Джон.
Мэллори закашлялся в платок.
— Я немало времени провел с Найвелом. Его ведь судили, но признали умалишенным… Да что там — признали. Пришлось кое-кого неплохо подмазать, чтобы так вышло. Ну, а в Бетлами я его не раз навестил. Выслушивал его бредовую историю и старался вернуть в разум. Объяснял, что его невеста умерла, что никакими выдумками её не вернуть. Он вначале зарывался, спорил, а то и сыпал бранью, но вы же знаете, как там живется, в Бетлами…
Джон с усилием кивнул. Мэллори продолжал:
— В конце концов, он перестал возражать, только хмурился да молчал. Ну я и предложил: мол, устрою так, что его выпустят — а он взамен пообещает, что не будет больше рваться в Сомниум. Найвел тогда разрыдался, как маленький. Но я был твёрд. Он вроде бы внял, успокоился, стал вести себя тихо. И его отпустили мне на поруки. Сейчас вернулся в БХР, работает на старой должности. Сметливый парень, хоть и тронутый малость теперь, этого не отнять. Мы с ним порой видимся.
— Чего вы хотите от меня, Питтен? — спросил Джон.
Мэллори кивнул на шкатулку:
— Зарядите её до отказа. И запасные кристаллы в придачу. Я хочу, чтобы мой мальчик — мой настоящий мальчик, хоть я и этого полюбил, как родного… В общем, если уж его не вернуть, пусть живет счастливо и как можно дольше.
Самокрутка пригрела пальцы: огонь добрался почти до конца. Джон, не отрывая взгляда от ИН-516, коротко затянулся и загасил окурок о миниатюрную башню.
— Вы согласны? — спросил Мэллори.
Джон торопливо кивнул:
— Да. Только мне нужно… подготовиться. И, насколько понимаю, у нас очень мало времени. Вы не против, если я дотронусь до вас?
Мэллори на секунду нахмурился, потом, сообразив, широко раскрыл глаза.
— Значит, правда, — сказал он. Джон поднялся с места:
— Да. Должен предупредить: после… Ну, словом, потом вам будет трудно двигаться. Какое-то время.
— Потерплю, — усмехнулся толстяк. — Мне и так трудно двигаться.
Джил уступила кресло Джону. Шагнула в сторону, на миг блеснув жёлтизной кошачьих зрачков.
— Пять минут, — попросил её Джон. — Не больше.
Русалка глянула на часы.
— Давай, — сказала она.
Джон придвинул кресло, сел перед канцлером и взял его за руку.
— Вам лучше закрыть глаза, — посоветовал он. Едва Мэллори послушно зажмурился, из-за спины Репейника вылетел рой тёмных точек. Парцелы засновали в воздухе, разгоняясь до умопомрачительной скорости, превращались в размазанные чёрные линии. Некоторые, кажется, пролетали сквозь Джона и Мэллори, не причиняя вреда. Скоро они приобрели цвет ауры канцлера, стали зелёными, но не изначального болезненного оттенка, а изумрудно-яркими, сверкающими, как листва на солнце после грозы. И одновременно с этим Джон чувствовал, как в него кипящей лавой втекает энергия. Сила. Магия. Бесконечное могущество. Он мог превратить в пыль целые горы и воссоздать их заново. Мог осушить океан и наполнить его чистой росой. Мог…
— Джон! — раздался голос Джил. — Пять минут. Заканчивай.
Он замедлил бешеный полёт парцел и с сожалением заставил их исчезнуть. Мэллори, бледный, обмяк в кресле. Стоило Джону выпустить его толстые, будто варёные пальцы, рука канцлера безвольно упала, мазнув костяшками пол.
— Ох, Джонни, — прошептала Джил. Он опустил глаза: руки его светились ярко, как калильная сетка в газовом рожке. Было даже больно глазам. Белые лучи пробивались сквозь складки одежды, играли в пуговичных проймах, ажурно высвечивали ткань рубашки. Джил сорвалась с места, выбежала за дверь, через секунду вернулась, таща зеркало, что стояло в прихожей. Сунула под нос:
— На, погляди!
Из зеркала на Джона смотрел ослепительно белый круг с тёмными пятнами глаз. Волосы, как всегда, падали на лоб, и, казалось, они сейчас вспыхнут от яркого пламени, которым стала его плоть. Он машинально поднёс к лицу ладонь, провёл по щеке, ощутив всё то же, что и всегда — обветренную кожу, щетину, пот. Но в зеркале отражалось существо, сделанное из чистого света.
— Ну, дела, — пробормотал он.
В кресле заворочался Мэллори.