Огонь со мной

— Хаф, будешь виски? Его мне сегодня доставили, ты должен это попробовать. — Продолжая стоять спиной к Хафисвальду, я размеренными и плавными движениями наполнял два золотых бокала, которые, к слову, украл у Людовика XIV. Не сам, конечно, а с помощью мерзких слуг Хафа. Являясь проклятым сыном и наказанным Единым, сам я никогда не смогу покинуть эту тюрьму, которую Хав трогательно зовет своей обителью покоя и мира, или Землей Тумана. И Хаф, безусловно, считает, что это прекрасный мир, созданный им, а вовсе не треклятая тюрьма для меня и мерзкое пристанище для душ. Подозреваю, ему не дано понять, что любой мир, который ты не можешь покинуть по своей воле, является тюрьмой.

— Дуфф-Кайден, я тебя не беспокоил вот уже более пятисот лет, полагая, что ты в трауре, я исполнял все твои непомерные требования, которые ты направлял МНЕ, используя моих подданных, но сегодня ты перешел все разумные границы!

Последний раз он называл меня полным именем, когда пришел в мои покои и, опустив глаза в пол, сообщил, что наш возлюбленный брат, он же судья Фейсал, приговорил всех моих детей к смерти, к тотальному уничтожению. И еще что все «братья и сестры поддержали это решение, выступили единым фронтом и объединили усилия». В тот день я в первый и последний раз осознал, что я не сын Бога, а они мне не братья. Я не мог ничем помочь своим детям, ничем! Их уничтожали повсеместно, всех без исключения. Благо, никто не был свидетелем моего отчаянья — когда я метался по своему замку, почти разрушив его изнутри. Я ревел от гнева, в минуту отчаянья был готов приползти на коленях к НЕМУ, к тому, кто зовет себя моим Отцом. Единственный, да, он зовет себя моим Отцом, Единственным Богом всего сущего. Но в день приговора Фейсала Отец окончательно стал ЕДИНСТВЕННЫМ ненавистным мне существом. Остальных я просто презираю, считаю, что они слабы, а слабость — это самый страшный порок! Но Его я уважал, был не согласен с ним, но уважал! Все это в прошлом!

— Тебе со льдом? — Если Хаф считает, что я перешел границы, то он, наивный, еще не осознал, где пролегают его границы со МНОЙ. Я готов его удивить. Разлив виски, я направил вальяжным жестом палец в сторону бокалов и заморозил жидкость, затем едва заметным движением разбил ее, слегка нагрев, так в бокале появился виски со льдом. После этого я решил взглянуть на брата, главное — не рассмеяться от его разъяренного вида. Мне нужно время. Еще немного времени в моем бесконечном бессмертном и бессмысленном существовании. Хотя последнее может вскоре измениться, вероятно, я таки нашел повод просыпаться по утрам.

— Зачем? Просто скажи… зачем тебе это понадобилось?

Ой, неужели я впервые недооценил его и он раскрыл меня уже так скоро? Это даже заставило меня убрать улыбку с лица.

— Ты о чем?

Раскроем все карты, что мне терять? Я уже потерял все или почти все.

— Зачем, ну зачем надо было разрушать то, что я построил? Тебе что, правда принципиально важно уничтожить все, что не тобой создано?

Фу-у-у-у-ух, убираем карты в стол, нет, он все так же глуп, а то уж я было подумал…

— Ты оценишь виски, The Macallan in Lalique 1964 года, графин, правда, немного пострадал, в связи с чем могу сказать, что твои миньоны — тупицы!

— Во-первых, прекрати их так называть! Во-вторых, я строил эту арену уже сто тринадцать смертных лет. Зачем надо было ее взрывать? Знаю, тебе тут не нравится, хотя я пытаюсь сделать все, чтобы осчастливить тебя или в крайнем случае скрасить твое пребывание тут, но скажи… — Хаф, скинув капюшон своего плаща странного покроя, прошел-таки в мою обитель, взмахнул рукой, закрыл мою, между прочим по специальному заказу сделанную, дверь. — Просто скажи: зачем?

— Я их называю так, как они того заслуживают.

Все так же стоя поодаль от него, я телепортацией протянул ему бокал, вернее, впихнул ему в руку. Но улыбка уже успела вернуться на мою маску эмоций. Осчастливить меня, говоришь? Мой забавный и глупый брат. Для этого всего-то и надо, что уничтожить Отца, а вместе с ним и других братьев.

— Они мои творения, они онгхусы, и называй их именно так! Ты так и не ответил, зачем ты разрушил, взорвал арену, а вместе с ней и около сорока моих онгхусов.

— Они шумели? — то ли спросил, то ли утвердительно ответил я, но Хаф вопросительно приподнял бровь, явно не удовлетворенный моим ответом.

Если бы я сам знал, зачем я это сделал. Это было не обязательно — взрывать и убивать. Но! Впервые за последнее время я нашел причину для того, чтобы жить! Хотя я задумался: неужели всегда должна быть причина чьих бы то ни было действий?

— Я вышел прогуляться и увидел, что мин… онгхусы строят нечто невообразимо страшное. Кроме того, они действительно шумели и сильно меня разозлили этим.

— Разозлили? Строят страшное? Ты… ты ужасен, Дуфф! Каждый раз, как ты выходишь из своего убежища, ты совершаешь нечто жуткое! Я хотел построить новую арену для…

— Тогда изучи архитектуру лучше! Нет, ну серьезно! Арену? Это должно было стать ареной? Это больше походило на готический сарай!