Огонь в океане

Корабельные винты заставили содрогнуться весь корпус подводной лодки, который слегка наклонился влево от резкой перекладки руля.

Место, откуда мы выпустили торпеды, могло быть замечено с вражеских катеров. Надо было сразу же уйти от него как можно дальше. И поэтому дорога была каждая секунда.

Мы изменили курс от первоначального лишь немногим больше десятка градусов. Раздались два оглушительных взрыва.

— Бомбы! Бомбы рвутся! — вдруг завопил матрос Поедайло.

— Спокойно! — закричал я на матроса. — Это торпеды взорвались! Что вы?

Бледное, подрагивающее лицо матроса тут же налилось яркой краской.

— Я... я от неожиданности, товарищ командир! Я не боюсь, совсем не боюсь! — промямлил он, опустив голову вниз.

— Не надо спать, — вмешался Трапезников, — а ждать надо, понял?.. Бомб ждать! Когда ждешь, не страшно.

Дистанция залпа была незначительной, и взрывом торпед подводную лодку весьма изрядно тряхнуло. В боевой рубке разбились электрические лампочки освещения, а помощник командира, стоявший у трапа центрального поста со своими приспособлениями, свалился с ног.

Мы развернулись на новый курс, начали отходить.

Шли минуты за минутами. Нас не бомбили. Пошла семнадцатая минута после взрыва торпед. Все по-прежнему было спокойно.

Я решил посмотреть, что же делается наверху.

Мы уменьшили ход и уже намеревались всплыть на перископную глубину, но в этот момент гидроакустик доложил о приближении с правого борта катера-охотника. Мы немедленно же приступили к уклонению, но катер, видимо, имел с нами надежный гидроакустический контакт и преследовал неотступно.

Через некоторое время появился еще один катер-охотник. Теперь они преследовали нас вдвоем. Не выходя в бомбовую атаку, они все время шли за нами. Мы сделали несколько сложных и хитроумных поворотов, но оторваться от них не смогли.

Непонятное поведение фашистов начинало изматывать личный состав. Казалось, было бы лучше, если бы они сыпали на нас глубинные бомбы. При глубинном бомбометании взрывы сменялись паузами, во время которых катера-охотники снова нащупывали подводную лодку, уточняли данные, ложились на боевой курс и выходили в повторную атаку. Так длилось до

 тех пор, пока либо кончался запас бомб, либо удавалось поразить подводную лодку прямым попаданием, вероятность которого была небольшой. Взрывы серии глубинных бомб заставляли катеров-охотников на время терять гидроакустический контакт с подводной лодкой. При умелом использовании момента это давало возможность маневра для отрыва.

Ничего этого с нами не происходило. Катера-охотники просто шли за нашей подводной лодкой, не выпуская нас из наблюдения. Они как бы эскортировали нас на расстоянии не более трех-пяти кабельтовых. Запасы глубинных бомб при этом не расходовались. Район моря был мелководный, маневр по глубине исключался. Никаких перерывов в гидроакустическом контакте не могло быть. А наши энергетические ресурсы расходовались.

Подводные лодки времен второй мировой войны обладали весьма ограниченными энергетическими запасами в подводном положении. Подводники не могли не думать о возможности оказаться вынужденными всплывать в невыгодных для себя условиях. Поэтому экономия плотности аккумуляторной батареи, воздуха высокого давления и других запасов всегда была одной из первостепенных наших забот.

По моей просьбе в центральный пост прибыл Петр Каркоцкий. Я коротко объяснил обстановку, с тем чтобы он прошелся по отсекам и поговорил с народом.

В центральном посту подводники всегда в какой-то степени в курсе событий, однако в других отсеках они в неведении обо всем происходящем. Естественно, что и неожиданности боевой обстановки для них подчас более тяжки, чем для людей осведомленных. Поэтому информации, беседы и даже просто проявление заботы о людях играют большую роль, облегчающую выполнение задачи.

— Когда же начнут бомбить, надоели эти бледные лица! — отбросив назад свои длинные рыжие волосы, Каркоцкий глянул на Поедайло. Его умные глаза, казалось, пригвоздили матроса к стенке.

Опасность более страшна при ожидании.  Непосредственную опасность, всем понятную и ощутимую, переносить легче. Вся боевая практика экипажа нашей подводной лодки подтверждает это. Глубинных бомб мы боялись по-настоящему только до первых их взрывов.

— Ну, ничего, пройдет, — Каркоцкий дружески хлопнул Поедайло по плечу и вышел из отсека.

Поедайло, довольный, что избавился от обычных для таких случаев насмешек со стороны товарищей, несколько успокоился.

— Измором, что ли, берут, — буркнул он. Поедайло, видимо, рассуждал про себя, и эти слова вырвались у него помимо воли.

— А ты боялся бомб, — после небольшой паузы услышал я шепот Трапезникова. — Видишь? Лучше бы бомбили, чем... прилепились, как слизняки какие-то.

— Если они действительно рассчитывают нас измотать, то нам это даже лучше, — обратился я к помощнику. — Скоро мы подойдем к большим глубинам, будет возможность маневра.