Огонь в океане

— Да, да, Гудал, он совсем неученый. Он иногда даже дни путает. Я говорю, сегодня уже воскресенье, а он говорит, что нет, еще только суббота, — поддержала Гудала мать, своеобразно понимавшая значение учености.

— Это зависит от пищи. Когда совсем не поешь или поешь плохо, тогда путаешься в днях, а на сытый желудок не путаешься, это я знаю. А ученость состоит в другом. — Гудал минуту подумал, но так и не объяснил, в чем же именно, по его мнению, она состоит.

Мать принялась было усаживать Гудала за стол, но тот решительно отказался, объявив, что послан к нам из школы и что завтра мне надлежит явиться туда.

Я так и подпрыгнул от радости. Учиться! Да еще и завтра!

— А кто учить будет, ты? — спросила мать.

— Нет, — протянул Гудал. — Я бы, конечно, стал учить, но анбан* не знаю. Меня в детстве немного учил дьяк молитвам разным, но анбан не учил, а теперь, говорят, анбан будут изучать. Так что я не могу. Учить будет Виктор, он очень ученый человек, анбан хорошо знает.

— А почему ты собираешь детей?

— Я начальник школы, по-русски это называется сторож, — не без гордости сообщил Гудал.

Мама сказала, что он стал большим человеком, и поздравила.

Гудал ушел, оставив всех нас в радости. Я пойду в таинственный дом, который называется школой. 

И потом я буду ученым человеком, может быть даже более ученым, чем отец.

— Смотри, Яро, какое время настало. Дети будут учиться. И даже Гудал стал начальником. Как, он сказал, его пост называется?

— Сторож, — припомнил я.

Меня заинтересовало, что же Гудал будет делать на этом посту.

— Наверное, молитвам обучать, — высказала свое мнение мать. — Он говорил, что дьякон его учил.

— Кати, — послышался из-за калитки голос Гудала, — Кати, я забыл тебе сказать, что школа находится в доме Тенгиза, в Ажаре. Пусть туда идет рано утром твой сын.

— В дом Тенгиза, — расстроилась мать. — Он отомстит всем нам. Лучше бы я не знала, где эта школа!

Вечером дядя Кондрат подтвердил новость:

— В школу завтра детей требуют.

— Знаю. К нам Гудал приходил.

— А знаешь, что школа в доме Тенгиза?

— Знаю. Он никому не простит этого, — покачав головой, тревожно вымолвила мать и испытующе посмотрела на дядю Кондрата.

Дядя присел на пень, оставшийся после дуба. Дерево срубил отец два года назад, когда мы поселились на новом месте.

— Дело же еще в том, — сказал дядя, — что школа далеко. Обуви не напасешься. Да и провожать детей надо. Босиком в школу ходить нельзя.

— Можно по дороге босиком идти, а в школе надеть чувяки и сидеть на месте, — вмешался я.

— Вас посадишь, особенно тебя. Все время крутишься, покоя не знаешь.

После слов дяди я действительно стал замечать, что спокойно сидеть очень трудно, так и хочется сбегать то туда, то сюда.

— Я своего Ермолая не отпущу. Пусть дома работает, — твердо заявил дядя.

У меня мелькнула мысль, что дядя боится пускать Ермолая учиться в дом князя Тенгиза. 

Когда он ушел, я хотел было поделиться своими соображениями с мамой, но вовремя остерегся. Ведь и в ней этот разговор может всколыхнуть страхи. А тогда — прощай школа!

— Я и зимой буду без чувяков ходить. А провожать меня не нужно, — заверил я мать.

— А если плохих людей в лесу встретишь? Дорога большая, — раздумчиво говорила мать. В тоне ее отчетливо чувствовались волнение и мольба. Наверное, ей хотелось, чтобы я сам отказался от посещения школы. Настаивать же она не хотела, потому что по-своему, но понимала важность учения.

— Не бойся, мама, я от них спрячусь.

Делать было нечего. Да и мама знала, что все равно, когда придет домой отец, он безусловно отдаст меня в школу. Это его давнишняя мечта. О школе он думал еще в Лахири.

Утром, чуть только свет обрызгал землю своими первыми лучами, я был уже на ногах. Мама долго молилась, заставила помолиться и меня, хотя мы с отцом уже давно перестали это делать.

Выйдя из дому, я опрометью помчался вниз по тропинке. Это было мое первое самостоятельное путешествие в Ажару. Вот и Большая дорога. Как ни храбрился и ни успокаивал я себя, что никто из плохих людей по дороге мне не встретится, все же страх теплился где-то в моем сердце.

Но мне повезло. Позади раздался грохот, и, оглянувшись, я увидел повозку Синькова. За последнее время он сдружился с отцом и не раз бывал у нас дома.

Синьков сделал знак, чтоб я садился к нему. И я впервые в жизни покатился на колесной подводе, еще недавно так сильно меня напугавшей.

— В школу? — спросил на ломаном сванском языке Синьков.

Я помотал головой в знак подтверждения. Больше мы не разговаривали. Синьков гнал лошадь так сильно, что я опасался, как бы не опрокинулась подвода, да и грохот колес очень уж резко бил в уши. 

Доехали до дома князя Тенгиза. Дом был большой и красивый, Он сверкал множеством застекленных окон и ласкал глаз нежной белой окраской. На длинном балконе я заметил странные столы с наглухо приделанными к ним сиденьями. Синыков, ссаживая меня с подводы и видя, что я с интересом разглядываю непонятные столы, сказал, что это парты. Я не без волнения поднялся на балкон, а Синьков дружески помахал мне рукой и погнал лошадь дальше.