Огонь войны (Повести)

— Погоди, пусть придет в себя. — Это сказал чернобородый казий. Он, видимо, ушел, Курт Сулюк остался.

Бехбит уже давно знал характер и привычки этого лутчека: в сердце у него не отыскалось бы ни зерна сострадания, человеколюбия. Только жажда наживы, алчность. А может, на этом и сыграть? Ведь говорится: на всякую лису находится приманка. Что касается человека, то его в западню чаще всего приводит собственное сердце.

Бехбит застонал громче. Он стал изображать тяжкое страдание, бред. То и дело выкрикивал бессвязные слова: "Золото… Идемте выкопаем, там хватит на всех…» И в конце концов цель была достигнута: Курт Сулюк, прислушавшись, задумал узнать, чем это бредит пленник. Даже не достав из-за пояса маузер, лутчек отворил двери хлева и подошел к лежащему Бехбиту. Не успел он рта раскрыть, как очутился в железных объятьях старого знакомого.

Притиснув врага к полу, Бехбит сдавил ему горло. Сняв папаху, пояс, халат, маузер и нож, засунул Курта Сулюка головой в навоз. Оделся и вышел во двор.

Не могло быть и речи о том, чтобы проскользнуть незамеченным через широкий двор имения казия. Бехбит решил действовать осмотрительно. Шагах в двадцати, у стены хозяйского дома, лежали тюки с шерстью. Надо было спрятаться за ними. Потом добраться до стены, перемахнуть наружу. А там, наверное, должны стоять оседланные лошади на привязи.

До тюков с шерстью Бехбит добрался благополучно. Но тут из хозяйского дома вышел лутчек. Не обращая на него внимания, Бехбит взвалил один из тюков себе на спи-ну и пошел к дому. Одна из дверей оказалась открытой; полная белолицая женщина что-то делала, склонившись над сундуком с откинутой крышкой. «Жена хозяина», — мелькнуло в сознании парня. Еще не придумав, как ему поступить, он обратился к женщине:

— Куда свалить этот тюк, укажите, тетушка… — И прикрыл за собой дверь.

Женщина покраснела, хихикнула: рослый, плечистый парень явно нравился ей. Она даже не подумала сопротивляться, когда Бехбит ладонью закрыл ей рот и пригнул к сундуку. «Коза — о жизни, мясник — о жире», — подумал Бехбит. Приподняв пухлую, податливую тетку, с силой впихнул ее в сундук, сверху бросил одеяло. Шепнул: «Сиди без звука!» — и, пригрозив ножом, захлопнул крышку сундука. Потом огляделся: что делать дальше?

В смежной комнате послышались голоса. Подойдя к нише, Бехбит прислушался. Беседовали Абдурашид и казий.

— Шукура Данавсыза необходимо было прикончить, — словно в чем-то оправдываясь, говорил Абдурашид. — Он мог выдать меня красным. Вообще он ненадежным стал — я это давно заметил…

— Ну и черт с ним! — сказал казий. — Но вот этот, что к мирахуру в доверие втерся, наделал бед. Сколько людей потеряли зря!

— Зато уж и я закрутил головы большевикам! — снова начал похвальбу Абдурашид. — Солдаты почти поверили, что везут товары в Афганистан и что командир — предатель…

Они еще долго беседовали, потом пришел Искандер-паша. Все трое вышли в другую комнату, позвали слугу с тазом и кувшином — мыть руки. Бехбит наблюдал сквозь приоткрытую дверь за двором: там сновали лутчеки, и невозможно было выйти незамеченным.

Хозяин и гости поели, Абдурашид собрался в путь. Вызвали лутчеков, снарядили верблюдов; караван отправился. Потом на дворе поднялся шум, потасовка с родственниками мирахура. Наконец все стихло. Казий стукнул в стену.

— Жена! Эй, Бике-джан!

Ему никто не отозвался. Бехбит понял, что сейчас казий войдет сюда, открыл дверь, спрятался у самого выхода с ножом в руке. Казий, выйдя во двор, скоро появился у дверей в женскую половину дома; заложив под язык порцию жевательного табака — наса, он спрятал в карман шаровар табакерку из тыквы, шагнул в дверь. «Ых-х…» — и мягкий звук падающего тела. «Это тебе за всех керкинских бедняков, которых ты грабил!» — со злобой подумал Бехбит. Снова выглянул за дверь: никого. Бегом пересек двор и спрятался за широким стволом шелковичного дерева. У забора стоял амбар, доверху наполненный сеном. С него можно было прыгнуть за забор. Только в этот момент-по двор вышел и сел на завалинке лутчек.

Бехбит выжидал. Вот показался оборванный узкоплечий парень-слуга. Чуть выйдя из-за дерева, Бехбит поманил его. Парень подошел.

— Отнеси охапку сена в хлев! — вполголоса приказал ему Бехбит. Он рассчитывал на то, что слуга, увидев мертвого Курта Сулюка, поднимет шум.

Парень потащил сено — и через секунду, как и ожидал Бехбит, выскочил из хлева с истошным воплем. Лутчек испуганно вскочил. Бехбит в два прыжка достиг амбара, перемахнул через забор. Несколько оседланных коней привязано у самых ворот. Он выбрал коня покрупнее, менее уставшего, и, прежде чем лутчеки, столпившиеся во дворе, начали приходить в себя, только пыль вдали на дороге заклубилась по следам дерзкого беглеца.

СРЕДИ БАРХАНОВ

Вельмураду показалось, что прошло много часов с того времени, когда ватага лутчеков, собрав оружие и раненых, удалилась и наступила тишина. Он то приходил в себя, то снова терял сознание. Наконец полностью очнулся, с трудом открыл словно налитые свинцом веки. Нестерпимо ноет раненый бок, горит голова. Но самое мучительное — жажда…