Огоньки светлячков

Прежде чем открыть дверь, я выключил свет и прислушался. В кухне лилась вода. В общей комнате разговаривали. Брат громко обсуждал с отцом, какой фильм им посмотреть. Я бесшумно пересек коридор. В спальне сестры было темно, но ребенок не плакал. Мама была права, когда говорила, что лучший способ победить страх – посмотреть ему в глаза.

Я постучал по крышке банки, светлячки вспыхнули, освещая часть помещения. Копируя одно из движений, описанных в книге, выполнять которое тренировался весь день, я перекатился по полу к кровати сестры и стал заползать под нее. Сначала ноги, потом туловище и, наконец, голова. Я помогал себе свободной рукой и справился довольно ловко. Я лег на живот, поставил банку рядом с головой, положил руки на пол одну на другую и опустил на них голову.

– Отключитесь, – сказал я светлячкам. – Нам надо привыкнуть к темноте.

Несколько секунд я ничего не видел, кроме черной пелены перед глазами, но потом стал различать очертания предметов. Первым стали проявляться вертикальные линии, зависшие в воздухе прямо передо мной. Потом у них появилось основание, и вскоре я видел детскую колыбель целиком.

Сам малыш был темным пятном. Я разглядел кровать бабушки и даже полосы на полу вокруг ее ножек, прочерченные за долгое время. Пол был своего рода кожей подвала, и время состарило его и изменило, как и лица всех моих родных. Пыль и крошки бетона. Я хорошо их видел и чувствовал запах.

Глубоко вздохнув, я стал ждать.

Пока наконец не открылась дверь.

19

Я сразу узнал шарканье тапочек бабули и уловил запах пудры. Я затаил дыхание, потому что она могла меня услышать. Тапки появились у меня перед глазами и были похожи на двух страшных грызунов. Остановившись у колыбели, бабушка медленно пошла к своей кровати.

Скрипнули пружины, растягиваясь под ее весом, и я позволил себе вздохнуть.

Я слышал, как она открыла ящик тумбочки, и в руках ее появились четки – я сразу понял это по звуку. Она стала молиться, слова слетали с губ и шелестели, как крылья бражника. Благодаря этому я мог свободно дышать.

Прежде чем закончить, бабушка произнесла странную фразу:

– Забери у меня дни и отдай ему.

Звук поцелуя означал, что бабушка дала какую-то клятву Тому, Кто Выше Всех.

– Тебе не надо об этом просить, – раздался, к моему удивлению, мамин голос. Оказывается, она вошла в комнату, пока бабушка молилась. Мама включила свет. – Я уверена, у него впереди много-много дней. Вот увидишь. – Она села на кровать рядом с бабушкой.

– Видит Бог, я хочу, чтобы ты оказалась права, – ответила бабушка. – Но он уже стар. Мы оба старые. Врач давно объяснил ему, чего ожидать. Он делал все возможное целых десять лет, но…

Мама обняла бабушку за плечи.

– …и я не хочу быть здесь, когда его не станет, – закончила бабушка, всхлипывая.

Я не представлял, о чем они говорят.

– Все образуется, – сказала мама. – Я уверена, у него впереди еще годы жизни. Он сильный.

Я услышал звук поцелуя.

– И твой сын в этом уверен. Поэтому он и хочет устроить переезд деда. Решать ему. Никому из нас не суждено узнать, как лучше, но…

Заплакал ребенок, и мама встала. Разговор прервался. Мама склонилась над младенцем.

– Что с ним? – спросила бабушка.

Мама принялась тихо его убаюкивать. Малыш перестал громко плакать, лишь тихонько хныкал.

– Знаешь, наш мальчик задал мне сегодня очень странный вопрос, – произнесла мама.

Я навострил уши, поняв, что заговорили обо мне.

– Странный? – рассеянно спросила бабушка.

– О животных. О том… – Она помолчала, видимо вспоминая. – Могут ли члены одной семьи млекопитающих иметь потомство.

Ящик тумбочки у кровати бабушки с шумом захлопнулся.

– Он спросил об этом из-за ребенка?

– Даже думать об этом боюсь.

Бабушка опять всхлипнула, и мама поспешила сесть с ней рядом. Я увидел, что черное пятно из колыбельки исчезло, значит, мама взяла ребенка на руки.

– Ну, что теперь? Чем я тебя расстроила?

Бабушка зашмыгала носом.

– Ничем. Твоей вины тут нет. Дело в ребенке. Клянусь… я люблю его больше самой себя. Клянусь, это правда. Но каждый раз, когда я беру его на руки… – она тяжело перевела дыхание, – каждый раз чувствую тяжесть ответственности за решение, которое мы приняли.

Бабушка плакала и всхлипывала, но продолжала говорить, хотя речь все больше походила на вой.

– Это самый страшный грех, совершенный в подвале. Самый тяжкий из всех наших грехов.

Из моих глаз потекли слезы. Я вспомнил, как сестра царапала мне спину, оставляя следы, как у папы. Вспомнил единственную слезу, которую она проронила, рассказывая мне о ребенке. Слеза тогда упала на край ее маски.

– Как мы могли такое допустить? – продолжала бабушка.

Мама помолчала и произнесла:

– Мы можем корить себя постоянно, но какой в этом прок?

Бабушка шумно высморкалась.

– И знаешь почему? – продолжала мама. – Потому что, к счастью, у нас есть здоровенький малыш. Такой же милый, как твои внуки когда-то. Мы будем заботиться о нем, как и о них. У этого ребенка впереди целая жизнь. И еще. Мы с тобой, ты и я, всегда будем любить этого малыша больше всех.

Мама вздохнула и прошептала:

– Красавец наш заснул. Такой прелестный, а мать его не любит.