Ограниченная территория

Отложив снотворное, я взяла с тумбочки одолженный мне Тимом «Нокиа» и, набрав в поисковике нужный запрос, принялась изучать статьи о смерти Илоны, толком не понимая, зачем. Снова и снова мне попадались её фото. Чаще всего одно — то, где кандидат медицинских наук Илона Александровна, женщина тогда тридцати лет, со своей постоянной причёской — длинными, густыми чёрными волосами и чёлкой — улыбается, глядя в объектив, а из-под воротника её белого халата выглядывает часть бирюзовой кофты. На других снимках она была вместе с мужем — учёным Михаилом Филиным, обладателем стройной, подтянутой фигуры и карамельно-каштановых волос. Я пригляделась к фото, на котором МиФи, стоя в обнимку с женой на ступенях Конгресс-центра ЦМТ Москвы, улыбался так, как может только искренне счастливый человек — такой улыбки у него не было с тех пор, как он остался без супруги (и тут я могла его понять). На нём были серый свитер, джинсы и белые кеды; Илона в чёрной кофте поверх делового платья до колен цвета кофе с молоком, прильнувшая к нему, тоже лучилась счастьем, и в её карих глазах сверкало тепло. Сколько раз я вживую видела Илону, можно было пересчитать по пальцам одной руки, поэтому сейчас вновь с удивлением вспоминала, какой всё-таки миниатюрной была врач-невролог: ростом от силы в полтора метра, на голову ниже своего мужа даже на каблуках; худенькой с аккуратными, маленькими чертами лица, бровями-ниточками и выступающими скулами. Сколько же ей было на момент смерти? Вроде она была моей ровесницей, так что пять лет назад её возраст должен был достигнуть отметки тридцать один. До меня сквозь года опять долетела мрачная атмосфера, стоявшая в зале прощания, где было множество людей. Наши сотрудники вместе с другими, знавшими Илону, учёными из Москвы и других городов, пришли отдать дань памяти Правкиной так же, как до этого полгода назад — её свекру Павлу. Вспомнила лицо Михаила, стоявшего у её портрета с цветами и опущенным, бледным лицом, свои слова соболезнования, произнесённые с пронзающей душу опустошённостью. Я мало знала Илону как человека, но мне её было искренне жаль — и тогда, и сейчас.

Я пролистывала фото дальше. На одном к Илоне и Ми присоединилась ещё его сестра Виктория, при жизни бывшая начальницей отдела кадров НИИ. Презрительное и надменное выражение лица, с которым Ви принимала на работу меня и многих других, а также посещала все мероприятия, никуда не делось и на данной фотографии. Высокая, ростом со своего брата, девица с гладкой кожей, голубыми глазами и золотисто-карамельными волосами, отполированными и уложенными в прическу набок, недовольно кривила в одолжении розовые пельменеобразные губки, отчего те вызывали совсем не лестные ассоциации. Тяжёлые золотые серьги Филиной выглядели так, будто вовсю оттягивали своей обладательнице уши. Глядя на изображение, я как наяву почувствовала сильный, душный и сладкий запах очень дорогого парфюма.

В комнате было уже светло. Бросив взгляд в сторону окна, я подавила зевок и вновь повернулась к телефону. Глядя на следующий снимок, где в новогодних костюмах сидела на стульях дружная и весёлая на вид семья: отец, дочь и сын с невесткой. Павел Филин восседал в центре — немолодой, но всё же стройный, в красном колпаке Деда Мороза и белым, уютным на вид свитере с горловиной. На исчерченной бороздами морщин коже его лица проступали плохо замазанные пигментные пятна, а глаза, как ни силились изобразить восторг от предвкушения волшебного праздника, всё равно выражали надменность и деловую жесткость. Карие глаза — их цвет не передался по наследству ни одному из детей. Судя по дате под фото, оно было сделано как раз накануне декабрьской аварии, ставшей для Павла Матвеевича и его дочери смертельной. Я припомнила даже, что та фотосессия проводилась вроде для какого-то журнала, где выходила посвящённая Филиным большая статья. Об этом в НИИ были разговоры… Кстати, статья с этими фото потом-таки вышла — но уже посмертная.

Я ещё раз взглянула на Илону и Ми в новогодних нарядах, выглядящих абсолютно счастливыми супругами, и Ви в костюме Снегурочки, которая, как ни странно, в этот раз постаралась и сменила кислую мину на сдержанную улыбку. Затем я смахнула изображение и принялась листать дальше. Ни на одном семейном фото Филиных-Правкиных, что мне попадались, не было Вали. Теперь, когда я знала, что Ми его брат, я замечала у них схожие черты лица, унаследованные от общего отца: широкий лоб, выступающий подбородок и форму носа. В душе моей шевельнулась обида за Валю: уж коль Павел Матвеевич признал младшего сына, мог бы и выводить его тоже в свет.

Я потянулась и села в кровати. Мышцы тянуло, а синяки по-прежнему ныли, хоть боль под воздействием пройденного времени и мази Тима, которую он оставил мне в кармане своей кофты, заметно поутихла. Вот бы и душевные раны также быстро залечивались…