— С биологической точки зрения она всё ещё считалась живой, но это была уже не моя жена, а телесная оболочка. В тот же вечер я покинул лабораторию через запасной ход и в предельный срок организовал инсценировку аварии. В качестве источника ДНК была использована её ампутированная рука.… Затем были похороны. Как тяжело я морально и физически себя чувствовал в зале прощания, когда выслушивал слова соболезнования и утешительные речи, в том числе твои, а сам знал, что Илона на самом деле лежит внизу, в этой самой палате… Я понимал, что должен отключить её от аппаратов. Но для себя решил: перед этим она мне поможет. Ничто не должно пропадать зря.
Меня замутило от отвращения. Я не хотела слушать про всю эту мерзость дальше, но приходилось.
— Я испытывал на ней различные препараты, которые изобрёл сам. Также проводил другие и эксперименты. Все они в основном касались нейрореабилитации. В таком состоянии Илона представляла собой… чрезвычайно интересный объект. И мне было хорошо с ней. Мы вновь занимались вдвоём любимым делом — наукой. Пусть она этого и не осознавала… К сожалению, через три месяца все возможности её организма были исчерпаны, и мне пришлось-таки с ней попрощаться. Я был подавлен, когда отключал её от приборов жизнеобеспечения. Но перед тем, как сделать это, пообещал ей: она никуда от меня не уйдёт. И я выполнил обещание… Она осталась здесь. Бо́льшим, чем просто набор образцов. Её органы, образцы тканей и даже скальп, из которого я сделал прекрасный парик.
Филин указал на угол позади меня. Я не стала оборачиваться, помня и так, что там находились волосы Илоны. Те, которые он вчера заставил меня носить… Я подавила рвотный позыв.
— Все её личные вещи я собрал и перенёс сюда, к ней. Навещаю её… Но знаешь, что я вынес из этой истории? — глаз Химика проникновенно глядел теперь на меня в упор. — Убеждение в необходимости не ставить личные привязанности выше любимого дела. Я победил эту банальную слабость, и мой освобождённый от любых ограничений рассудок оказался полностью открыт к творчеству. Я любил Илону, но она могла стать серьёзным препятствием на пути к моему триумфу. Останься моя жена в живых, её излишняя гуманность погубила бы всё. Так что я сделал правильный выбор.
— Правильный выбор? У тебя была семья, чёрт возьми. А ты променял её на свои закидоны!
— Увы, Катя. Нам не суждено понять друг друга.
— И на самом деле ты не уверен в выборе. Ты рассуждаешь о высоких материях, но до сих пор продолжаешь жалеть о смерти Илоны. Ищешь её во мне, вспоминаешь. Ты не отпустил её, ты всё ещё к ней привязан. Ты не победил себя, а ввёл в заблуждение. Признай уже, что ты помешанный чокнутый маньяк, который не останавливается даже перед убийством близкого человека! Так же было и с Валей. И маму его ты убил, хотя она к тебе хорошо относилась!
— Инна Алексеевна после смерти сына осталась совершенно одна и впала в депрессию. Я навещал её, пытался поддерживать, но она была безутешной. Семь месяцев я надеялся, что Инна Алексеевна переживёт своё горе, но всё это время она говорила только о Вале. В конце концов, я сжалился над ней и счёл целесообразным прекратить её душевные страдания. Да и мне нужны были люди… На фоне пережитого гипертоническая болезнь Инны Алексеевны прогрессировала до третьей стадии и четвертого риска. Я уговорил её пройти все обследования, а когда получил результаты, понял: она будет отличным испытуемым. Так я привёл её сюда. Она прожила здесь какое-то время. Под седативными препаратами — для чистоты эксперимента мне нужно было поддерживать у неё оптимальный уровень кортизола… Говоря по секрету, раньше я тоже тестировал на ней препараты — в основном снотворные, которые впрыскивал в конфеты. Мать моего брата обладала определённым фенотипом крови — людей с таковым мне редко удавалось добыть для полноценного содержания в лаборатории. До неё такой испытуемый был у меня всего раз — и это Илона.
Я помотала головой, поражаясь чужой жестокости, беспредельные грани которой моё сознание просто отказывалось воспринимать. Злость и боль за людей, погубленных одержимым фанатиком, сплелись в единый, сдавивший грудь ком.
Бедная Инна Алексеевна доверяла Мише, считала его порядочным и за свою ошибку поплатилась жизнью. Какие чувства испытывала немолодая женщина, проводя последние дни жизни в холодной белизне плена бетонных стен? А может, её усыпили перед похищением, как меня, и после уже не приводили в сознание? Тогда успела ли дама понять, кто отправил её в последний путь и что этот же человек — убийца её обожаемого сына?
— Я свободен, Катя. Свободен от чьих-либо директив и моралей.
Голос Филина звучал так твёрдо и холодно, что мог убедить любого в истинности озвучиваемых высказываний. Но не меня, увидевшую в непроницаемом плотном заборе прореху, сквозь которую упорно лезло, крутясь, податливое уродливое растение.