Ограниченная территория

Лицо Филина исказилось от ярости. Хрипя, он потянул ко мне руки, затем попытался подняться, но рухнул на спину, сотрясаясь в конвульсиях. Я же, опираясь за стол, начала медленно подниматься на ноги. От боли в плече в висках тупо стучало, и я дышала, постепенно привыкая к вертикальному состоянию. Снаружи всё так же надрывалась сигнализация. Отдаляя мысленно от себя её визг, я сделала шаг, другой и вот уже приблизилась к Филину, глядя на его красное, скорчившееся в гримасе мучений лицо. Сжатые зубы обнажились в болезненном оскале, и между широкими промежутками в них пузырилась пена. Всякий раз, когда он раскрывал рот, чтоб сделать очередной жадный вдох, она выливалась наружу. Когда его шею выкручивало назад, слюна затекала в горло, и Филин захлебывался и кашлял. Его руки тряслись, а ноги дергались, вытягиваясь вперёд, и он выл, тщетно пытаясь преодолеть вызванный препаратом гиперкинез.

Я помнила всё, что он совершил. Но всё-таки в этот момент он вызывал жалость. Возможно, именно это чувство заставило меня наклониться к нему вместо того, чтобы пройти мимо. Обуреваемая смешанными эмоциями, я ещё раз посмотрела на корчившееся тело. Ужас — вот что я испытывала точнее всего, глядя на то, какой багровый оттенок приобрела кожа на лице и шее Филина. Именно тогда он внезапно, после очередного душераздирающего стона, распахнул настоящий глаз. Расширенный чёрный зрачок его, полностью поглотивший голубой цвет радужки, сфокусировался на мне. В глубине его что-то вспыхнуло.

— Илона, — выдохнул он.

Тело Филина выгнулось вверх, а руки заметались по полу, как змеи. Пальцы ладоней, налитые кровью, тряслись и скручивались — а может, это он сам поднял хотя бы одну из них. Из угла почерневшего глаза выкатилась слеза и затерялась в каштановом виске.

— Илона, — голос булькал и затихал, всё дальше погружаясь в невидимую воду.

Держась за плечо, я осторожно присела рядом. Правой, испачканной кровью ладонью я взяла Филина за его левую. Та была опаляюще горячей. Преодолевая сопротивление мышц, я согнула его руку в локте, приведя к его груди. Накрыла ладонь умирающего своей, а затем склонилась к лицу.

Его взгляд опять остановился на мне. Чёрный глаз, из которого уже текла кровь, затуманивался, но, помимо животного ужаса, в нём блеснула искра живого. Бледные подрагивающие губы искривились — то была явная попытка улыбки.

Через мгновение Михаил Филин обмяк и застыл. Мышцы лица, недавно сведенные спазмом, расслабились. Из чёрного, больше ничего не выражающего глаза, сочилась алая жидкость. Второй же, голубой, невозмутимо смотрел вверх, навсегда оставшись копией прижизненного взгляда хозяина. Блестящий учёный и врач, поставивший себя выше большинства людей, обладатель редчайшего фенотипа крови и любитель шоколадных фигур на палочке, погиб ровно через сорок один год после своего рождения. Поглядев на него не больше нескольких секунд, я быстро собралась с духом и правой рукой обшарила карманы покойника, выгребая все ключи и карты, которые находила. Рана на моём плече жгла и стреляла. Зажав добычу в ладони, я отстранилась от трупа и не без усилий поднялась на ноги. Приступ дурноты не заставил себя ждать, но после череды глубоких вдохов головокружение отступило. Аромат воска наполнял мои лёгкие, гоня прочь тошноту и слабость и вселяя поддержку.

У стеклянной двери я обернулась, посмотрела в последний раз на фото Илоны и молча кивнула. Возможно, меня можно счесть сумасшедшей, но я верила в то, что сегодняшней ночью в этой самой комнате она незримо присутствовала рядом, во время моей борьбы с Филиным, стоя у меня за спиной, словно ангел. Будучи святым посланником небес, Илона временно веселилась в меня, а затем забрала с собой прощёного мужа, тело которого осталось лежать под её фотопортретом.

Глава 61

«До полной ликвидации объекта осталось десять минут».

— Да чтоб тебя…

Отыскав нужную карту-ключ, я заставила открыться стеклянную дверь, а следом, с помощью другой карты — железную. В пустом коридоре сирена визжала особенно громко. Стиснув зубы, я шла так быстро, насколько была способна. В тазу разливалась тяжесть. Левое плечо онемело, но боль от раны распространилась по всему телу: отдавалась покалываниями в пальцах руки, давила на мозг и била изнутри по черепной коробке, отнимала шею, разрывала сердце и лёгкие. Тошнота усиливалась. Когда окружающее меня пространство принималось раскачиваться совсем уж сильно, я прислонялась к ближайшей стене, закрывала глаза и дышала, пока не становилось легче. Один раз я действительно чуть не отключилась, и только страх с инстинктом самосохранения помогли прийти в себя и продолжить путь. Другой раз, споткнувшись о чью-то ногу, повалилась на пол. Сделав попытку разбудить светловолосую женщину, которой принадлежала конечность, я потерпела неудачу и, всхлипывая, подползла к её лежащей рядом соседке. Тоже безрезультатно. Действие усыпляющего газа, на беду, было продолжительным, а у меня — слишком мало возможностей, чтобы спасти хоть кого-то из этих людей…