Ограниченная территория

А их сейчас хватало. Помимо всего прочего, майор только что заставил меня заново пережить обстоятельства того вечера. Если изначально я думала, что смогу рассуждать о том, кто мог намеренно лишить моего мужа жизни — теперь оказалось, что нет. У меня вновь закружилась голова. Казалось, не то, что говорить, даже сохранять вертикальное положение требовало неимоверных усилий.

— Хорошо, — выдавила я. — Понятно.

И прежде, чем друзья успели сказать что-то ещё, я, стараясь не шататься при ходьбе, чтоб снова не упасть и не вызвать у всех панику, отправилась в свою комнату.

Глава 21

Все следующие дни до воскресенья я вставала с кровати, только чтоб сходить в туалет либо умыться. На остальное не оставалось ни сил, ни желания. Даже на то, чтобы принимать пищу. Это было похоже на состояние анабиоза — настолько приближено к нему, насколько в него вообще может впасть человек. Отвернувшись к стене, я сворачивалась в клубок и спала, либо просто смотрела в стены, в потолок, по сторонам, иногда принимаясь плакать. Когда становилось совсем невыносимо и требовалось срочно забыться, я доставала из-под кровати бутылку коньяка и глотала его прямо из горла, чувствуя, как горький вкус спирта пытается прижечь огромную кровоточащую рану внутри, подобно тому, как в Средние века лечили увечья. Эффект был примерно такой же: мнимоевременное облегчение и дальнейшие негативные последствия в виде похмелья с тошнотой, головной болью, а главное — никуда не уходящей пугающей пустотой, на месте которой ещё недавно был любимый муж и наше взаимное счастье. Я до сих пор не могла и не хотела принять, что этого больше не будет. Каждый раз я просыпалась с надеждой, что всё произошедшее за эти дни — не более, чем дурной сон, и сейчас я окажусь в своей спальне, рядом с Антоном, который, как обычно, обнимет меня, поцелует и посмеётся над тем, какой бред мне приснился. А потом мы вместе пойдём пить кофе и собираться на работу, радуясь новому дню.

Так было всегда — все годы брака и четыре года до свадьбы. И больше не будет. Из-за какой-то глупой, совершенно глупейшей случайности, которая забрала у меня мужа. В таком свете казалось уже не столь важным, подсказал кто Антону отправиться в смертельно опасное место или нет. Главным казалось одно — он ушёл туда, откуда больше не вернулся.

После смерти мамы семь лет назад мне тоже было трудно. Но когда люди умирают от болезни, это воспринимается более спокойно — хоть сама утрата и не менее болезненна. Другое дело — когда ещё минуту назад здоровый молодой человек на твоих глазах просто так становится трупом. Можно было кричать, обвиняя судьбу в несправедливости, бить стены, мебель, и задавать всему миру вопрос: «Почему? Почему вы отняли его у меня так нелепо и быстро?» Но ответов и оправданий я никогда не дождусь.

Хотелось спрятаться от всех, даже от себя, чтоб только ничего не чувствовать. Иногда — обычно в моменты после пробуждения от кошмаров и других снов об Антоне — моя кровать казалась мне слишком просторным и открытым местом, и тогда я отправлялась спать в ванную. После ночей, проведённых на дне белой эмалированной ёмкости в позе зародыша, у меня болела спина, да и всё тело, но это было не так уж важно. Гораздо хуже оказывались мысленные возвращения в тот вечер. Вновь и вновь сознание воспроизводило сцену, где тело Антона дернулось от высоковольтного разряда, и я, с трудом дыша от боли, каждый раз терзала себя: может, это я виновата, что отпустила его туда? Заметь я вовремя оборванный провод, он бы не погиб. Сразу же после этого я чувствовала горькую запоздалую злость: почему и другие ничего не видели? Почему в компании, где были Зина и Слава, не предупредили Антона раньше? Они ведь первыми разглядели кабель. Всего на секунду, до его рокового шага — и ничего бы не случилось.

Тим и Марго бывали здесь каждый через день. Помимо того, что один из них мог зайти и просто посидеть рядом, они ещё каждый день приносили мне еду, заставляя кушать буквально с ложки. Проглатывать пищу я заставляла себя с трудом — только из уважения к тому, кто это делал. Во время завтрака по причине совместного жительства это всегда оказывался мой папа. Я знала, что он и друзья, когда бывали здесь, постоянно перешёптывались между собой, с тревогой обсуждая меня. Выходя в ванную, я замечала, как при моем появлении они тут же обрывали разговор, а их косые взгляды продолжала чувствовать, даже поворачиваясь к ним спиной.

В воскресенье вновь приехали Саша и Гриша. Тогда я впервые с момента похорон вышла из дома, чтобы снова вернуться на кладбище: со дня смерти Антона прошло девять дней. Розы, оставленные мною, уже завяли, но глиняный холмик земли был ещё свежим и рыхлым. Людей пришло значительно меньше, чем на похороны, зато они в основном были близкие. Там же, за столиком в беседке, мы и устроили небольшие поминки, где я наконец-то заставила себя поесть самостоятельно. Правда, немного — всего один блин и одну конфету. Но с чего-то нужно было начинать.