Ограниченная территория

Но нет… Никогда в жизни мне уже не увидеть его красивые карие глаза, которые смотрели на меня с любовью. Никогда больше Антон не придёт, не обнимет меня, не заговорит со мной, не успокоит ласковыми словами. Потому что он мёртв, и его тело лежит в земле.

Боль, снова проткнувшая меня от окончательного и внезапного осознания, была почти такой же, как в момент, когда на моих глазах муж упал на землю, поражённый током. Завыв в полный голос, я упала на кровать, прижимая к лицу свитер.

— Ты… не смог… выполнить… обещание, — еле как выговорила я в тёплую мягкую шерсть. — Почему ты не смог…?

Рыдая и катаясь по кровати, я не замечала счёт времени. Мне казалось, эта боль никогда не кончится. И если бы я умерла от неё, то была бы лишь рада. И когда я, наконец, совсем выбилась из сил, темнота, обступившая меня вокруг, как исцеляющее море, показалась настоящим спасением.

Глава 22

Мне не раз приходилось со стороны наблюдать за развитием жизни. Рост и деление клеток под микроскопом, их компьютерное моделирование и фиксация изменений под воздействием различных факторов, изучение преформизма и эпигенеза, тщательное зарисовывание стадий развития зародыша — всё это так или иначе сопровождало меня во время учебы и работы. Для людей, чья профессиональная стезя входит в область изучения естественных наук, такое не является чем-то диковинным. Первоначальный студенческий интерес — тот самый, заставляющий затаить дыхание от восторга при виде зарождения нового микро-либо макроорганизма, — постепенно сменяется на чувство удовлетворения от проделанной работы и предвкушение возможного нового открытия, от которого радостно екает сердце. Начинаешь шире смотреть на процесс, собирая его детали в одно целое. Индукция, как она есть. Хотя в науке важны каждые мелочи, порою их обесценивают. Слаженный, отработанный и равнодушный механизм, пропускающий их, как конвейер. Как счетная машинка — банкноты. Разве может бездушная техника разглядывать или чувствовать? А ведь большая часть учёных со временем начинают представлять собой именно такие аппараты.

Наверное, это неправильно.

Я поймала себя на мысли, что рассуждаю сейчас в точности, как Химик. Он-то уж точно не относился к вышеперечисленной категории последователей науки и тем болееих осуждал. Сохранивший первозданное любопытство, он обладал тонким чутьем и невероятной внимательностью, при этом он был гораздо, гораздо опаснее равнодушных.

«Я всегда надеялся, что меня кто-нибудь поймёт. Они не смогли. Но, может быть, ты?»

Сколько бы мне ни приходилось быть наблюдателем зарождения и появления жизни, раньше я никогда не являлась непосредственным участником такого естественного биологического процесса. И все изменения, что происходили сейчас в моем организме, не могли не вызывать особого, трепетного удивления. Причём не с точки зрения учёного, специалиста, а с совершенно обычной — той, которая появляется у всех будущих матерей.

Больше меня по утрам не тошнило. В особенности я рада была исчезновению мерзкого привкуса пережженного пластика. Аппетит, наоборот, усилился: если в первом триместре меня воротило от еды, то теперь я со скоростью света уничтожала всё, что падало с подноса, и каждый раз было мало. Ощущая постоянный голод, я с нетерпением ждала очередной подачи пищи, в промежутках заполняя желудок водой (что не особо помогало). Больше всего я мечтала о жирных, огромных гамбургерах. Мысли о фастфуде и желание наесться вдоволь сводили с ума так, что не передать словами. Я не могла нормально спать и готова была лезть на стену. Отчасти это смешило: оказывается, в моей ситуации могут настолько заботить отвлеченные вещи. Порою я даже на полном серьёзе хотела попросить Химика съездить в «Макдональдс», и представив, как это будет выглядеть, начинала хохотать и одновременно плакать. Помимо постоянной потребности в еде, у меня появилась чрезмерная чувствительность груди: заметно прибавившая в объёме, она болела даже от соприкосновения с тканью футболки. Прикасаться же к ней стало едва выносимо, так что переодевание и мытьё в душе сделались моими весьма нелюбимыми занятиями.

Но главным было другое. Изо дня в день, неделю за неделей я отмечала, как увеличивается живот, а движения ребёнка в нём становятся сильнее и отчётливее. Я даже могла определить режим сна и бодрствования своего дитя (которые, конечно же, не совпадали с моими), а ещё часы повышенной активности. Последние приходились на вечер и ранее утро. В первом случае я долго не могла заснуть, а во втором — просыпалась. Существовал, впрочем, и третий случай — после приёмов пищи. Но этот являлся самым физиологичным, так как был связан с повышением сахара в моей крови.