Ограниченные невозможности. Как жить в этом мире, если ты не такой, как все

Второй, кряжистый коротышка с красным пухлым и гладким лицом невинного младенца, без камуфляжа и ножа на поясе вполне мог сойти за добродушного повара, пекаря или, на худой конец, мясника. Он совсем не по-доброму сгреб Психа и вышел, выталкивая его за дверь.

– Я не буду помогать вашему товарищу, если вы не отпустите ребенка. – Белая храбро посмотрела высокому в глаза.

– Жить захочешь – будешь, куда ты денешься. Ничего с ним не случится, сначала Жлобу помоги, потом потолкуем. Клятву Гиппократа давала? Обрабатывай рану, сука! Разговаривает она мне еще, условия ставит!

Жлоб, парень лет двадцати – двадцати пяти, был невысок и субтилен, смотрел на Белую с надеждой, но вид у него был неприятный: худое продолговатое лицо, бритая голова, оттопыренные уши.

Белая подошла к нему, скомандовала:

– Снимай куртку, Жлоб, сможешь? Или разрезать рукав?

* * *

Гик из своего убежища слышал, что в больничном коридоре появились гости. Он подошел к двери, приоткрыл ее, услышал грубые мужские голоса и понял: случилось то, чего они так боялись, – к ним пожаловали люди с явно недобрыми намерениями. Он осторожно прикрыл дверь, замер. Чего он не переносил, так это грубости и проявления силы. Постоял посреди своего бункера, тихонько вернулся к двери и задвинул шпингалет. Тихо сел на свое место и уткнулся в экран.

Ему даже не было стыдно за свое малодушие: страх, живущий с ним, казалось, с самого рождения, диктовал одно: замереть, пропасть, скрыться. Откуда у него такой ужас перед чужой физической силой, перед агрессией и беспределом, он не знал. Спросить было не у кого. Своего отца он никогда не видел. Мать уверяла, что тот погиб в каком-то военном конфликте, будучи солдатом срочной службы, возможно, подорвался на мине. Но правда это или успокоительная выдумка, понять ребенку было невозможно.

Тем временем Белая забинтовывала раненое плечо. Жлоб покрылся испариной, но пялился на нее, неприятно ухмыляясь.

– Все, отдайте нам ребенка, – нетерпеливо потребовала Каланча.

– Так, не торопимся. Сели. Сели, я сказал, – высокий направил на них ружье. – Значит, так. Нам здесь оставаться не с руки, еще есть срочное дело. Мальца вашего мы пока забираем с собой. Вернемся завтра к вечеру. Заедем на минутку. Ваш городок нам смотреть некогда, поэтому ты, патлатый, почистишь его за нас, сложишь добро возле двери, лекарства у нас медсестричка соберет и тоже туда же положит, прямо возле двери, поняла, зеленоглазая? И еще нам нужно несколько тачек, точнее, три. Та, что возле входа стоит, и еще две. Внедорожники на хорошем ходу! Понял? Тогда отдадим мелкого. Не будет, что наказал, найдете его труп. Все ясно?

В комнате повисла пауза. Трое не могли пошевелиться, не в силах поверить в происходящее – все было как в плохом кино.

– Ясно, я сказал?

– Возьмите меня в заложники, отпустите ребенка! – Каланча храбро подошла к нему вплотную.

– Геройствуешь? Похвально! Но на хер ты нам сдалась такая дылда, сбежишь еще. А этого запрем, пригрозим – будет сидеть смирно, никуда не денется.

– Он не сможет смирно, он болен! У него психиатрическое заболевание. Он начнет качаться и кричать.

– Ой, напугала, – захохотал высокий. – Так привяжем да кляп всунем, делов-то! Так, я все сказал, уходим, торопиться надо, – кивнул он своим.

Трое бандитов развернулись и вышли, оставив после себя запах перегара, мокрого брезента и немытого тела. Трое оставшихся в беспомощном параличе слышали, как хлопнула дверь комнаты, в которой заперли Психа, потом входная дверь, и наступила тишина.

– Что нам делать? – завопила Каланча. – Что он сказал? Что надо сделать? Почистить – это что? Лекарства… Собирай лекарства! – приказала она Белой.

– Я ничего не буду делать для этих ублюдков! Ни город чистить, ни машины подгонять. Не нанимался я, етить, эту сволоту обслуживать!

– Что ты говоришь? Что? Они тогда убьют Психа, ты понимаешь?

– Ну и пусть убивают, от него все равно толку никакого, качается да бормочет. Орет еще, если его спички взять.

– Спокойно, не говори глупости, – посуровела Белая. – У нас есть почти сутки, нам нужно успокоиться, собраться всем вместе и подумать. Я позову Гика, и мы поедем на квартиру, здесь вообще небезопасно.

Хулиган, остававшийся в квартире с детьми, слушая рассказ об этом происшествии, орал как бешеный, потрясая ружьем, и бегая из кухни в гостиную:

– Ну почему я не поехал с вами? Какого черта я охранял тут детей, они и сами бы нормально посидели. Да я бы всадил этим уродам, мало бы не показалось!

– Угомонись, – ворчала Белая, – их было трое. Куда ты один против троих?

– Так и нас трое, мужиков-то! Нас тоже трое!

– Ну да, только головорезы из вас никакие, а у этих вообще ни совести, ни сомнений – ребенка забрать! – Каланча не находила себе места, металась по комнате, когда-то служившей гостиной родителям Белой. Добротная «стенка» цвета шоколада, бессмысленная громада телевизора, помпезный рыжий кожаный диван, обои с тисненым золотистым рисунком причудливых лилий. Дети испуганно жались на диване, Корявая неловкими пальцами теребила свое серое в розовую полоску платье.