Огромный черный корабль

Лумис сидел без движения, с каменным лицом. Сейчас он был боевой логической машиной. То, что происходило в покалеченном бронемобиле, от него не зависело, можно было сколько хочешь клясть себя за прошлые промашки, но сейчас он не мог ничего сделать. Даже если бы он вышел с поднятыми руками — Бенс был обречен, это были люди из серьезной конторы, и свидетелей они не оставляли. Лумис ждал невероятного, он надеялся не сойти с ума до момента, когда ошибутся, ждал мгновения, когда Вселенная хоть на несколько мгновений вернет ему лидерство в принятии решений. Лумис не двигался: где-то поблизости должен был остаться внешний наблюдатель тех, кто находился внутри, он не мог допустить, что они столь глупы, чтобы всей группой забраться в удобную для гранатомета цель, ведь им опасен не только Диностарио, они все-таки на спорной земле, а может, даже на территории повстанцев.

Прошло не много времени по часам, для Лумиса — дни, в течение которых прибавляется седина, а для Бенса — целая Вечность. Но жаркое сияние звезды Фиоль распределялось неравномерно — Лумис выжидал в тени, те же плавились в покореженном металлическом ящике. Он знал, сколько их внутри: Два человека, два посланника сверхсильной государственной устрашения и расправы, две личности, считающие себя равными богам, правящим возмездием; две цели для игломета.

Один из них вывалился из заднего люка, по уши в поту и крови. Он сразу попал в риску прицела, но Лумис продолжал ждать, не дыша и унимая сердцебиение. Он не зря мучился еще через десять секунд цель «один» вывела его на ненаблюдаемую, только предчувствуемую цель «три» — детину, засевшего в противоположном здании, у большого растворенного окна, старого знакомого по квартирному взлому. Это были те же ребятки, всю ночь они шли по следу, не сбились в окружающей суете и почти затянули петлю вокруг Лумиса. Странная у них была одежда, совсем они в этой не походили на полицейских — вылитые повстанцы, кто во что горазд. Игломет шипя выплюнул давно готовые заряды: они в этот миг передавали друг другу фляжку с водой, а может, с чем-то погорячее, улыбались, усталые, довольные своей работой.

Они еще не упали, еще не успели ни крикнуть, ни захрипеть, а живая машина смерти уже наводилась в распахнутую дверь-люк злосчастного броневика, место концентрации боли и жестокости. И шипели гранаты, выпуская на волю газ.

БОЛЬ ГОРОДОВ

Теперь в распоряжении Лумиса была целая куча пациентов для травматологии. Его интересовал один — все еще живой — Бенс. Внешне ему досталось больше, чем кому-либо. Только Жаба выглядела хуже, но она давно не была живой — истекла все-таки кровью, по пророчеству Куклы.

И, словно произошла смена декораций, опять провернулось колесико сценария, повываливали откуда-то статисты. Ведь больше часа в этом богом забытом переулке ни души посторонней не появлялось, а тут целая группа повстанцев.

— Где у вас полевой госпиталь? — спросил у них Лумис. В ответ заблеяли что-то неопределенное.

— Значит, так, — сказал Лумис, беря за грудки самого главного, по собственным прикидкам — знаков различия не имелось. — Вот раненые. С этими делайте что угодно, на ваше усмотрение, но вот за этого... Его зовут Бенс, отвечаете мне головой. У вас радиостанция есть?

Ни черта у них не было, они вообще смутно понимали, кем контролируется данный район, они просто вели беспорядочное наступление куда придется — случайно прорвались, нащупав брешь.

— А врач или хоть санитар среди вас имеется? — спросил Лумис в отчаянии.

Слава богу, имелся — бывший ветеринар, не практикующий цикла три. (Откуда в городе возьмутся животные — все домашние, кроме тараканов, под запретом. Тут вам не село, нечего дармоедов плодить!)

Теперь можно было снова заняться Баллади, если уже не поздно. Дел всегда, даже неотложных, больше необходимого. Кто-то сказал, что никогда не удается делать что-либо одно. Так оно и выходило.

— Еще вопрос, — обратился Лумис к окружающим, — смелые есть? Дело опасное: нужно выручить наших ребят, блокированных полицией.

Желающие нашлись. Он отобрал троих: не стоило раздувать отряд больше, чем мог вместить стандартный мобиль. Он снова втягивал в свои дела посторонних, снова ставил чужие жизни на кон, и не было конца этому водовороту.

ДИСКУССИИ ЛЕСА

— Допустим, так, — говорил док Геклис, жестикулируя и, видимо, помогая этими действиями абстрактному мышлению, — мы неинтересны мерактропам. Спрашивается — почему? Даже животные проявляют любопытство, а здесь люди.

— Какие там люди, — недовольно скривился старший гауптман Кауринс, — они же дикари?

— Дорогой коллега, — победно посмотрел на собеседника Геклис, — когда на нашу голову, я имею в виду в широком смысле, свалятся республиканские бомбы, мы тоже станем дикарями, причем уже к следующему поколению, гарантирую. Так вот, повторюсь, мерактропы вовсе не проявляют к нам интереса. Почему?

— Несъедобны мы для них, наверное, — предположил Кауринс.