Они сидят не шевелясь, только неподвижность — их маскировка, а иглы, готовые вычертить короткие параллельные линии, — их гарантия безопасности. И вот оно, то, что предчувствовалось — еще две молнии, сливающееся перебирание красных лап: здоровые, даже над травой возвышаются, многоколенные суставы. Но уже и не это интересно, привыкли за секунды наблюдения: там, раздвигая листву, явление — мерактроп собственной персоной. Перспектива какая-то нарушенная — маловат, на фоне пауков совсем жалок. Браст перенацеливает оптику... Ребенок — мальчик, циклов шесть, не более, хотя кто их видел и кто их разберет. Браст убирает оптику, хочет узреть всю панораму: пауков уже очень много, считать еще можно, но не до того — некогда. Мечутся вокруг человека, все время шарят своими длинными руколапами, выставляют в стороны. Он идет среди них, до лампочки ему это. Они бегут сворой.
Бинокль бьет по груди — брошенный. Браст снова держит плечо Сарго: не стреляй, не стреляй, ради бога, не успеем ни хрена, напустит на нас всю свору, раздерут в клочья — и пикнуть не успеем, вон они какие — древесника десятисантиметрового в пасть запихал целиком, и даже усы не торчат. Если положим человечка, стадо это пасущееся обглодает наши белые косточки начисто. Сарго не шевелится, верит, наверное, Брасту, а может, совсем задавлен — черт знает что ему видится в инфракрасном диапазоне: возможно, там, за листвой, сплошная красная стена, а Браст лишь авангардом любуется.
А человек уже растворяется, исчезает, только молнии еще мечутся, то теряясь в мимикрии — зеленея, то вновь рождаясь на свет.
Браст молча осматривает местность в бинокль: ничего, даже зеленых теней.
— Чего ты меня остановил? — спрашивает Сарго еще шепотом — не отошел. — Мы бы их всех положили.
Кто тебя останавливал, змей ты эдакий? Разве кто ложился костьми перед твоим оружием, грудь свою ставил поперек стволов за пауков из любви к фауне? Никто не ставил, сам ты не стрелял и правильно сделал.
— Ни черта бы мы их не положили, друган, — веско комментирует тенор-сержант Браст. — Да и зачем, объясни? Мы вроде с брашами воюем, а не с мерактропами. Да и не хотел бы я, чтобы явились сюда на разбирательство родители этого пастуха.
— А он что, пастух? — спрашивает Сарго. — «А я почем знаю», — хочет сказать Браст, но выкручивается по-другому, со значением:
— Ты что, не видел сам?
А что они, собственно, видели? Комментируй как душе угодно: колокольчиков на паучьем семействе вроде бы не висело, как на коровах.
— Ладно, Браст, — в голосе Сарго первый раз уважение, а не превосходство. Он приподнимает свой чудо-шлем, дабы видеть напарника нормально, а не пятном переливающимся. -только Буряку будем докладывать, скажем, что условия были для стрельбы неудачные, деревья закрывали большинство целей, ладно?
Буряком с недавних пор прозвали майора Холта, кличку выдумал покойный Логги и попал в точку.
Да, так, наверное, будет более героически, соглашается Браст Странное существо человек, ему бы радоваться, что смерть прошла впритирку, даже кожу не ободрала, а он уже забыл, уже лавры на себя навешивает, ищет дополнительную выгоду при выпадении уникального сочетания козырей.
СТАВКИ ГОРОДОВ
И снова удача поворачивалась к нему лицом. Он нагнал Куклу у пересечения улицы имени «Победы у Черных Скал» с большой внутригородской трассой. Она просто сидела, сидела в тенечке, прямо на стекломильметоле, заправляя свои длинные волосы под каску.
В эти сутки весь многомиллионный человеческий муравейник, носящий название Пепермида, стал сценой тысяч сюжетов Илиад, еще ожидающих своих Гомеров, а для Лумиса это была одна из декораций, на фоне которой он творил свою маленькую историю. Какой-то далекий шум отвлекал внимание, и это было на руку. Некие глобальные процессы маскировали локальное проявление бытия — звуковые колебания, порождаемые Лумисом. Дальность действия игломета еще не позволяла вести огонь, но, пока Кукла была поглощена туалетом, Лумис сократил дистанцию наполовину. Надо было попытаться взять ее живой, поскольку, по всей видимости, увидев ее мертвой, Жаба просто прикончит Бенса, за ней не заржавеет.