Огромный черный корабль

Он молчал, где-то там, в середине гортани материализовался какой-то шершавый комок. "Сейчас этопройдет, пройдет обязательно!" — молча проронил кто-то внутри его. Пройдет, как прошло в прошлый раз. Но это не проходило, более того, он не хотел, чтобы это проходило, но, даже независимо от его желания, оно продолжалось.

— Если ты имеешь хоть каплю совести, ты ответишь мне! Браст, любимый, знаешь, как мне тяжело без тебя? Куда ты исчез? Что ты молчишь? Тебе нельзя говорить? Браст... — Учащенное дыхание, ее дыхание, он уже знал, что глаза у Маарми вот-вот взорвутся слезами. — Браст, послушай, может... может, тебя покалечило? Изуродовало? Послушай, ты мне нужен любой, понял. Только бы был жив. Не мучай меня, ответь, что случилось?

Откуда-то из другой незадействованной доселе половины, а может, четверти его мозга, всплывал в памяти забытый разговор, совершенно-совершенно посторонний, но именно там, в этом давно ушедшем в прошлое споре, была зацепка, зацепка за происходящее. Тогда, в тот вечер Бездни Мерклес рассказывал им сказки или легенды, что-то об очень-очень далеких временах, он говорил тогда, что раньше, еще до того, как появились бомбы, а может быть, даже до того, как в первый раз получили смесь селитры и древесного угля, люди могли читать мысли друг друга и разговаривать на очень больших расстояниях без видеофона и радио. Он был очень умным парнем, этот Бездни Мерклес, только у него было плоховато со зрением.

— Браст, милый, ответь, прошу тебя!

Браст скосил глаза на Кесри. «Это бред», — сказал он себе.

«Ну, и пусть бред», — возразил тот, внутри его. Глазницы Кесри плотно прилегали к окулярам кругового обзора. Браст закрыл рукой микрофон внутренней связи, похожий на пуговицу воротника.

— Любимый, — раздались всхлипывания. (Она плакала!) — Тебе что — оторвало язык? — Ее голос похолодел.

Браст набрал полные легкие воздуха и медленно выдохнул. Тянуть далее было нельзя:

— Маарми. Да, это я. — Он услышал, как девушка невольно вскрикнула. — Маарми, я люблю тебя, я очень люблю тебя, милая. — Он больше уже не косился на Кесри, ему было наплевать и на него, и на Варкиройта, и на всех остальных. — Маарми, крошка, я сейчас очень-очень далеко от тебя, я не могу открыть тебе некоторые секреты, но это и неважно. Маарми, если я выберусь из этой кутерьмы, которая здесь происходит, я тебя найду, ты только дождись меня, поняла? Обязательно дождись. Я всегда думаю о тебе, всегда, всегда. — Он уже не видел ничего перед собой, он хотел видеть ее, видеть ее сейчас же.

И тут что-то случилось.

— Маарми! Маарми? Ты слышишь меня? Алло, черт возьми, что со связью? Алло!

— Не ори, я и так прекрасно слышу тебя, — это был голос Диора, радиста первой машины. — Что стряслось?

Браст почувствовал, что кровь отливает от лица. «Это сумасшествие, — подумал тот, внутри его, — но как приятно это сумасшествие». Да, он хотел быть ненормальным, хотел разговаривать с ней за тысячи километров. Он снова вспомнил о Бездни Мерклесе. Бездни Мерклес страдал близорукостью, он не заметил в траве проволоку, намотанную на спусковой крючок стреляющей мины, в одну секунду он положил вместе с собой половину взвода. Ну, а тогда, в тот вечер, когда он рассказывал сказки, они смеялись про себя над его наивностью.

Меццо-сержант, с вашей машиной хотел поговорить гауптман Кесри, — громко сказал тот, внутри его, убирая ладонь Браста с микрофона-пуговицы.

Что там у нас со связью? — спросил Кесри. — Опять барахлит? Может, какие неполадки в схеме, а?

«Может быть, и неполадки, — подумал Браст, — но только бы они случались почаще».

Да, пожалуй, стоит проверить соединительный световод, — ответил тот, внутри его, его голосом.

На первой же остановке, понял? — гауптман оторвался от перископа. — Эй, алло, Диор, ну-ка, дай мне Кауринса.

жестокости городов

Вот так он и сидел с иглометом навскидку, а гранаты с газом раздражающего действия под рукой. Рядом связанная женщина с садистскими наклонностями, корчащаяся от боли в ногах, нуждающаяся в хирургической помощи. Однако это его не слишком занимало, он даже не сделал ей новую перевязку, только заклеил ей рот, чтоб вела себя тише: он не хотел отвлекаться — он ждал случая. Случай мог не представиться никогда. А лежащий вокруг мир давил на эмоции, извлекал на поверхность и рубил в клочки совесть — пытали Бенса, превращали в инвалида, в визжащее животное. Они могли бы спокойно вырвать ему язык, дабы дальнейшее происходило молча, но они не стеснялись — они ждали, верили в возвращение преследуемого, а может, они чувствовали, что Лумис уже рядом, и не спешили, длили и длили эффект.