—Значит, рискнем. — И, глядя в ее расширенные глаза, он высказал многое, что накопил за последние дни, а скорее всего, циклы. То, что он не выражал вслух еще никому. Его словно прорвало, и остановиться он не мог. Часто он переходил на крик и умолкал на время, только когда она легонько толкала его локтем. Он прикусывал губу не из опасения, в эти минуты ему было все равно, а просто по привычке, ожидая, пока очередной случайный прохожий-флоралюб удалится на безопасное расстояние. После чего не совсем связная речь Лумиса продолжалась:
—Тебе не кажется, ну хоть иногда, что мы ввязались в какую-то бессмысленную, безнадежную войну? Не зря ли льют кровь «повстанцы», «потрясатели основ» и все остальные, не слишком ли силен, непобедим наш противник, и более того не поощряем ли мы его своими выходками на большее ожесточение? Не хочется ли иногда тебе, Магриита, бросить это идиотское, не имеющее окончания занятие? Я знаю, нами движет прошлое, оно горит, не хочет погаснуть внутри, ищет выхода в действиях, но не есть ли это самообман? Да и ладно я, но ты? Женщина. Красивая женщина. Неужели даже тебе не хочется спокойствия? Прошлое? Оно ведь уже ушло, ушло навсегда. Я смотрю иногда на обычных, окружающих нас людей. Ведь они как-то живут? Вдруг мы обманываем себя и жизнь не так уж паршива? Возможно, хватит романтики великих целей? Возможно, режим смягчится сам по себе, некоторые утверждают, что он уже смягчился, и если бы не наша борьба, то совсем бы подобрел. Наши лидеры хотят перевернуть государство вверх дном, сотворить еще кучу вещей, в том числе вернуть семьи, но программа «выкорчевывания корней», в частности, уже пятится обратно; они хотят сделать всех равными перед законом, но ведь сильный так и останется сильным, и слабый все равно будет пресмыкаться перед ним, — захлебываясь, говорил Лумис, сегодня в нем проснулся ораторский дар. — Хорошо, допустим, я говорю «допустим» именно потому, что не знаю, как вы и мы это сделаем, ну пусть: сброшен Император и разнесена в клочья финансово-милитаристская машина. Я не буду распространяться о том, что после этого здесь моментально окажутся браши, дело не в этом. Как изменить самого человека? — Лумис вдохнул свежего воздуха, и речь его полилась с новой силой: — Все эти «антиритеры» и «потрясатели» сами же передерутся между собой, придя к власти. А головорезы Битса-Го, их ведь более миллиона. Их не переделаешь и не привлечешь в союзники, придется их уничтожить, истребить физически. И садистов «патриотической полиции» или профессиональных убийц из «черного шлема» тоже не перевоспитаешь. Так? Может, уедем куда-нибудь подальше, доживем свой век спокойно, без всякой политики, а? Пока это не предложение, Магриита, просто размышления вслух.
— Даже жаль, Лумис, а то я уж губы раскатала. Послушай, ты ведь знаешь, что ни черта это все не так. Тот, кого давят сапогом, должен сопротивляться, потому что те, кто давит, наслаждаются именно самим процессом давления и доставлением боли, дальние цели у них тоже, конечно, есть, но и процесс достижения интересен. Ты знаешь наши силы примерно так как я, и, разумеется, имеешь представление о наших возможностях. В курсе ли ты, что сейчас усиленно прорабатывается вопрос координации действий всех партий и организаций оппозиции? Это будет крупная сила. У нас появится шанс. Ну, а с точки зрения личных мотивов: я никогда не брошу, клянусь А насчет спокойной жизни это мы с тобой уже пробовали. Никого мы не трогали, даже больше, ты сам был «черным шлемом», а нас все равно достали. Так устроен этот поганый мир, и поэтому мне иногда хочется его взорвать.
Они оба замолчали, не получился этот разговор, слишком много за ним стояло, чрезмерно много и для каждого, и для обоих вместе. А вокруг красивые цветочки с экваториального материка охотились за жуками.
ИСТОРИЧЕСКИЙ СРЕЗ ПО ЖИВОМУ
Лумис в охране: игломет наперевес, предохранители сняты, обойма ядовитая, каска надвинута поглубже, хотя жарко, но тень козырька маскирует верх лица, а ниже уже защитное забрало-намордник: и никто не прочитает твое нутро, у тебя его нет.