Огромный черный корабль

Лумис, лежа на боку, начал отстегивать привязанную к ремню коробку, но тут Бобр щелкнул языком, как сверчок ри-крих, не водящийся в данной местности, а беспечно живущий на южном материке. Лумис замер: это был условный сигнал — «опасность». Он начал медленно поворачивать голову и увидел...

Прямо над ними из пелены облаков вывалился «Тянитолкай» брашей, он даже не появился оттуда весь, показалось только стальное брюхо, а над ним серый туман ходил волнами — это работали винты. Лумис почувствовал, как из района желудка всплыл и застрял в дыхательных путях такой же серый клубок. Стало страшно. От его маскхалата до боевого дирижабля было триста метров по вертикали. Лумис не дышал. В лабиринтах извилин мозга маленькие невидимые часики стали равномерно, не торопясь, отсчитывать секунды, последние секунды существования мира, а может, только его в этом мире, его и Бобра.

«Тянитолкай» поплыл в сторону деревни по дуге, исчез в клочке облака, вновь возник и, сделав два круга, словно акула около жертвы, завис над самым центром деревеньки. Теперь он был виден полностью: в нижней части, под боевым отсеком медленно вращался темноокрашенный ящик ракетоброса. Отсюда он был похож на спичечную коробку с четырьмя дырочками, просверленными с одной стороны, но, когда этот коробок поворачивался в сторону имперских парашютистов, Лумису очень хотелось зарыть в песок хотя бы голову, как страусу. Все окружающее ощущалось очень четко, он даже различал намалеванный красным номер «Тянитолкая». Было тихо: тихо как во сне. он удивился, что вспотел, лоб покрылся испариной, это было неожиданно после такой прогулки, кровь перекачивалась в висках с учетверенной скоростью, он чувствовал, как правая нога отекает, а баллончик игломета настойчиво вдавливался в лопатку. Этот стреляющий на сотню шагов агрегат был абсолютно бесполезен, как, впрочем, и все их глупые старания затаиться: к чему весь этот спектакль, и почему браши тянут, стреляли бы уж сразу. Фиолетовый отсвет в одном из четырех отверстий, ужасная короткая боль, две расплывшиеся лепешки в маскировочных халатах, и маленькие часики в голове перестанут тикать. Но они все тикали, а «Тянитолкай» парил под облаками, и Лумис вдруг заметил, что игломет уже не на спине, а прямо перед носом, и правая рука сжимает спусковую рукоятку. Этого делать нельзя. Он заставил предплечье расслабиться и осторожно вдохнул полные легкие горячего воздуха.

Прямо из середины брюха пехотного отсека отделилось большое металлическое ведро: в его верхней части Лумис разглядел множество желтых касок, этот лифт быстро спускался на трех отливаюших серебром канатах.

Потом в деревне стало шумно, оказывается, там еще водились живые капы. Правда, до Лумиса не долетали шипения иглометов и смех брашей, но он очень ясно себе это представлял. Иногда доносились нечеловеческие вопли, браши носились от дома к дому, выволакивая на улицу людей: всех, от мала до велика. Лумис сжимал кулаки и поглядывал на Бобра. Бобр бездействовал. Ракетоброс вращался не переставая, и Лумис уже начал терять представление о времени, когда внезапно раздался гудок, и ведро, полное желтых касок, поплыло к облакам. Снизу к нему теперь было что-то подвешено на веревке, продетой через бойницу: что-то розовое, извивающееся, словно червь на крючке. С такого расстояния было трудно определить, что это. Лумис представил человека с содранной кожей и почувствовал, как страх перед ракетобросом отходит, он судорожно глотнул слюну, которой не было, а было стыдно за себя, за Бобра и за всех них, за всех генералов Империи, давших возможность брашам хозяйничать на родной территории. Лумис не отводил глаз и даже не моргал. Ведро втянулось в брюхо «Тянитолкая». Похоже, кто-то отвязал веревку, или же ее перекусило створкой закрывшегося люка. Все так же, бесшумно извиваясь и корчась, розовая масса отвалилась от дирижабля и упала, пробив крышу одной из хижин. Послышался треск, и вновь стало тихо. Им бы сейчас обычную зенитную ракетку 48-го калибра: воткнулась бы она прямо в центральное крепление, промеж двух бронированных шаров, вспыхнул бы «Тянитолкай», как свечка на пальме в день святого Пришельца, да еще перевернулся бы пару раз вверх тормашками, сыпались бы браши прямо в рубящие воздух пропеллеры, как в мясорубку, висели бы в небе с подпаленными задницами, под своими ранцевыми спасательными баллонами, которые словно созданы для того, чтобы лопаться, несло бы голубчиков ветерком прямехонько за свайные постройки, а здесь бы они сошлись на равных — не прикрыли бы подонков ни ракетоброс, ни 2500-миллиметровые калибры «Свиноматки». Но не было ракеты, и «Тянитолкай» нагло висел на одном месте

— Сейчас утюжить начнут, — на грани слышимости прошептал Бобр.