Огрызки эпох

— Не суждено тебе исполнить замысел, дружок Лаврушка. Не построить упыриной империи, — щелкала клювом Шенигла. — Я узрела это явственно, как и то, что не дожить тебе до грядущего дня. Твоя смерть близко стоит. Не прогнать мне ее. Ой, не прогнать.

— Кончай напрасно меня пугать, старая трещотка! — Лаврентий задыхался от панического ужаса. — Правду скажи, что не одобряешь затеи и пытаешься сбить меня с намеченного пути.

— Пр-р-к! Пак-пак! Твоей задумкой я восторгаюсь, дружок. Только от предсказанного картами тебе не спастись. Дай, ежели картам не веришь, я погадаю на поросячьей крови. Выпей остаток и поставь стакан кверху дном на писчий лист… Вот так… пак-пак-пак… Покажите-ка, миленочки — бесеночки, сбудется ли задумка моего дружка Лаврушки… Пр-р-р-к! П-р-р-р-к! — Шенигла захлопала крыльями, цокая по столу когтями, и воскликнула. — Глянь — ка на узор! Пр-р-к! Что тебе видится?

— На восьмерку похоже. А восьмерка — знак бесконечности. Я никогда не умру! — Лаврентий затопал победный марш.

— Ты видишь, дружок, не то, что подсказали бесятки, а то, что сам желаешь увидать. Тут не восьмерка, а женщина. Твое потомство.

— Но у меня сын. И доктор Дулев говорил, что у Агнетты наперед не будет детей.

— Бестолковщина ты, Лаврушка. Не смыслишь в колдовских тонкостях, а бывалой ведьме не даешь вымолвить слова. Коли хочешь услыхать мое пророчество, так слушай и помалкивай… Тут не дочь, а дальнее потомство указано. Первая женщина в твоем роду. Дарована ей будет великая колдовская сила. Дарована будет и особая власть над упырями. Она завершит твой начаток. На месте сем положит сердцевину упыриного царства. О, Лаврушка, видал бы ты, что вижу я внутренним оком. Та женщина зовется Кромешною Тьмою. Непобедимой и бессмертной. Она повергнет зачарованную землю во мрак. Всех людей, всех тварей, за коих трясется моя сестрица, погубят ее слуги. Наступит время нашего торжества. Пак-пак-пак! Ей никто не помешает воплотить твой замысел. Пр-р-р-к! Пр-рощай навсегда, Лаврушка. Чем могла, помогала я тебе, но время твое на исходе, и я тебя покидаю.

— Шенигла! Постой! — взмолился Лаврентий. — Спаси меня!

Адская птица с печальным криком выпорхнула в открытое окно и улетела в лес.

— Какая еще империя?!! Ты что творишь, гад?!! — я показался из-за черного занавеса и прыгнул на письменный стол. — Тебе что, мало убийства Маэно?

— Тишка! Пощади! Не убивай меня! Умоляю! Не убивай, — залепетал упавший на колени Лаврентий. — Я не убивал Маэно. Он сам попросил меня сделать его одним из нас.

— Ты лжешь, — я спустился на пол. — Маэно предпочел бы умереть, нежели батрачить на тебя целую вечность.

— Он умолял меня. Лобзал мои ботинки, — Лаврентий пополз на четвереньках к столу. — Сидючи в пещере, ты ничего не знаешь о городских делах.

«А вдруг негодяй не лжет? Вдруг Маэно таким образом захотел освободиться от службы, понимая, что не переживет обращения».

— Да, о твоих кознях мне мало что известно. Но я хочу узнать о них все! Вставай, — я поднял его за грудки. Без вампирской силы мне бы не удалось отлепить растолстевшего негодяя от пола. — Говори, что за государственный переворот ты собрался устроить, или я, в самом деле, тебя убью.

— Я все скажу! Все как есть! Не убивай меня, Тишка, — помяв двойной подбородок, Лаврентий отступил к лакированному буфету. — Одолжайся, — он взял из буфета графин, в котором оставалось немного свиной крови, и два чистых стакана.

Раздался топот за дверью. Я обернулся.

Четверка самураев, одетых в черные костюмы, выбила железную дверь и проорала хором:

— С вами все в порядке, господин?!!

— Все хорошо, ребятки. Мы с Тихоном мирно беседуем, — одернув пиджак, Лаврентий протянул мне один из наполненных кровью стаканов, а второй оставил себе. — Но будьте поблизости.

— Мы постоим в коридоре, господин, — ответил старший самурай.

— Угощайся, — Лаврентий настойчиво вручил мне кровь. — Ничто не возвращает душевный покой быстрее, чем хорошая еда.

Он выдвинул из-за стола расшатанное серое кресло и кое-как втиснулся в него, прогнув сидение до пола. Самураи за дверью вернули ему надежду на благополучный исход противостояния, и все же он боялся меня как осины.

— Сдается мне, откровенничать ты передумал? — я сел на протертый коричневый стул для посетителей, закинул ногу на ногу и поставил стакан на колено.

Это был один из редких случаев, когда мне по — настоящему было не до еды. К тому же, я стал разборчивее в выборе блюд. Свиная кровь не входила в мой список деликатесов.

— Ты неправ, Тишка, — Лаврентий сделал большой глоток и поставил стакан на край стола. — Я выложу все как на духу в надежде, что ты захочешь принять участие в строительстве вампирской империи. Мое предложение должно тебя заинтересовать. По истинной натуре ты, как и я, вампир, хоть иногда ведешь себя несколько странно… То возомнишь себя единорогом, то мантикорой, то еще какой зверушкой.

Я зашипел, медленно поворачивая стакан.