Огрызки эпох

— Я лучше приму смерть от собственного меча и обреку на вечные мучения заколдованную душу, чем стану вампиром, — Маэно выхватил катану из ножен и поднял ее над головой. — А еще лучше для меня будет убить вас, господин, — он кинулся на Лаврентия.

Чары Шениглы остановили его, лишили способности двигаться. Маэно стал похож на статую древнего воина, опускающего меч на голову врага.

— Ты не умрешь, и я не умру. Ты будешь служить мне вечно, — прошептал Лаврентий в его ухо.

Освободив шею самурая от защитной повязки из металлических пластин, он погрузил в нее клыки. Затем, с трудом оторвавшись от питья человеческой крови, он прокусил запястье и влил свою кровь в приоткрытый рот Маэно.

— Отпускай, — сказал он Шенигле, отойдя за дерево.

Чары спали. Маэно упал на земляничные кустики, задыхаясь от боли. Долго мучиться ему не пришлось. Его сердце остановилось спустя мгновение…

Напоследок я увидел Шениглу. Она влетела в окно штаба охотников на вампиров и положила на стол бумажный свиток, перевязанный шнурком. Что написано в свитке, я не знал, но чувствовал, что его содержимое представляет для меня угрозу…

«Не делайте глупостей, Тихон Игнатьевич. Не убивайте его. Вам нельзя покидать здешние места. Вы в долгу перед Баженой. Она вновь спасла вашу жизнь», — урезонивал я себя, очнувшись от видений.

Лаврентий заметил мой решительный настрой и прервал изложение имперских планов. Я выплеснул на него отравленную кровь, испортил его шикарный костюм. Резко попятившись, Лаврентий опрокинул кресло. В падении он выбил головой оконное стекло — подставил темя солнечным лучам и заорал во всю глотку, стуча ногами по столу.

Самураи ворвались в кабинет, рассекая воздух лезвиями своих мечей, но меня там уже не было.

Пока дежурный оборотень бегал в трактир за обедом, я побывал в охотничьей конторе.

Стены мрачного кабинета были облеплены заслоняющими одна другую картами заповедника и города. Искомый лист бумаги лежал на заляпанном смоляными пятнами столе. Я чуть не ахнул, когда его прочел. Это было написанное моим почерком чистосердечное признание в ужасных преступлениях. А именно, в убийстве тридцати юных горожанок с перечнем имен, фамилий и адресов, в отравлении Лейлы и убийстве Маэно, которого я прошлой ночью якобы скормил мантикорам. Лаврентий просчитался, подкинув труп самурая моим четвероногим друзьям — они не ели человечины.

Из чистого любопытства я заглянул в лежащую на столе папку с копией личного дела Лаврентия. «Обращен Марфой Челкашиной» — информации оказалось достаточно для того, чтобы не продолжать чтение.

«Я никого не обращала, кроме одного мерзавца, да и о том я до сих пор жалею… Он был наушником, лгуном, и стал не лучше», — к словам Марфы нечего было добавить.

Нервно облизываясь, я нашел спичечный коробок в ящике стола и сжег фальшивое признание, а пепел унес в лес и развеял его над рекой Чудинкой.

Избавившись от следов колдовства Шениглы, я решил, что пора избавиться и от нее самой, пока она не выбрала себе нового «дружка» и не стала подстрекать его на всевозможные пакости. Поиск оружия для борьбы с адской птицей привел меня в самую опасную часть заповедника. Я пересек орочье ущелье и, завязав глаза плотной черной тряпкой, спустился в глубокое подземелье. Кроме искомых медуз горгон, там жили только черви и личинки, которыми горгоны питались.

Ориентируясь по звукам и запахам, я наощупь спустился в узкую сырую пещеру, не открывая глаз. Услышав впереди звук трения чешуи о камни, я зарычал, подзывая горгону. Когда шелест подобрался близко и к нему присоединилось шипение десятка змей, я приказал оберегу впитать свет, пронзающий темноту.

Рассерженная тем, что непрошенный гость не превратился в камень, горгона змеиным выпадом подалась вперед. Лязгнули острые зубы, и я помчался по своему следу к выходу из подземного лабиринта.

Шенигла прилежно исполняла темный ритуал на гнилом пне. Я поймал ее, поднес к висящему на шее оберегу и зажмурился.

— Погоди, Игнатьич, — адская птица сбила меня с мысли, не дала правильно произнести заклинание. — Я чую твои мыслишки. Не делай чего задумал. Отблагодарю тебя доброй услугой.

— Я тебе не верю.

— А ты погляди кругом, — Шенигла взмахнула крыльями, и нас окутала непроглядная зеленая мгла. — Мы стоим на пороге времен, — она свистнула, застрекотала, и сквозь туман я увидел столовую отчего дома. Мои родители, Любонька и старшие Тузины сидели за столом, ожидая боя часов.

— Я могу вернуть тебя в прошлое, Игнатьич. Ты проживешь счастливую человечью жизнь, — прострекотала пернатая ведьма. — Никто не погибнет по твоей вине. Тебя будет не за что угрызать совести. И ты никого не угрызешь. А ежели отнимешь мою жизнь, все потеряешь, за что боролся. Ты уже потерял все, чем владел. Решай, что тебе милее: скитаться по миру упырем в вечной опале, или стать знаменитым поэтом, кумиром человечьих юношей и воздыханьем дев.

Предложение Шениглы было заманчивым, но и понимал, что ей нельзя верить.