Огрызки эпох

Я опустился на четвереньки. Дыхание сбилось от резких запахов. Самым определимым из них был аромат спелой земляники. Ее кудрявые кустики устилали полянку у входа в пещеру. Душистые ягоды не повлияли на присохшее к желудку чувство голода. Его усилил запах крови Людмилы, с визгом вытащившей руку из маленькой, продолбленной в каменной плите норки.

— Поганые лесовички. Дубраву взбаламутили, — вампирша зализала ранку на ладони, нанесенную крошечным наконечником копья. — Погодите. Я до вас доберусь!

И ударила когтями по камню, но он остался невредим.

— Не возьмешь! Не поймаешь! Слаба стала, зубастая. Увяла от злости, — в норе захохотали маленькие человечки.

— Камни тут заговоренные, — проворчала Людмила, — Давнишние чародеи наворожили.

Я огорченно вздохнул. Для меня распахнул двери прекрасный мир, населенный удивительными существами, но я должен был стать врагом его жителей. Мне предстояло на них охотиться.

По дубраве разнесся протяжный визг. Он сотряс перепонки в моих чувствительных ушах и погрузил в молчание лесовичков.

Людмила отозвалась похожим криком и радостно улыбнулась:

— Наши добыли сохатого. Повезло тебе.

Она поманила меня в непролазную чащу. Я последовал за ней, немного успокоенный тем, что моим первым вампирским ужином станет лось, а не человек. Лосятина и прежде входила в мое меню.

Неуклюжий толстяк в призрачно-белом нижнем белье, возникший из густых зарослей, высек в черствых разбойничьих душах искорку дружественной иронии.

Фома поставил ногу на рога убитого молодого лося и сдавленно усмехнулся. Яна прыснула в кулак, придерживая его плечо. Ахтымбан, сидя на корточках у передних ног лося, удивленно повел неровными бровями. Грицко, стоявший в стороне от добычи, хохотнул и потеребил кожу над губой, будто закручивая ус. Моня вынырнула из-за его спины и громко рассмеялась.

Меня не обрадовал веселый прием. Утаивая страх, я бродил взглядом по недругам. В безопасных условиях их странные наряды также насмешили бы меня.

Фома в дырявом сером тулупе, голубых казачьих шароварах, стрелецких бархатных сапожках, окаймленных золотой тесьмой, и скрученном на голове жгутом цветастом платке напоминал не то пьяную бабу из числа перехожих попрошаек, не то лишайную дворняжку. На Яне был мундир полковника, высокие белые сапоги и тряпичная красная шапка с собольей оторочкой. Одежда и обувь Ахтымбана была настолько рваной, лохматой и черной, что не угадывалось, представителю какого сословия и столетия она изначально принадлежала. Длинные волосы степного дикаря сдерживал рукав полосатого халата. Другим рукавом он был подпоясан. На тощих плечах Грицко висела простыней длинная холщовая рубаха, под ней набедренной повязкой просвечивал обрывок пестрой юбки, а ноги были босы. Моня щеголяла в зеленом фраке канцелярского писаря, белом фартуке с вышитыми красными цветами, розовых дамских панталонах и белых туфлях.

— Гляньте на ученого медведя, — закатился издевательским смехом Фома. — Почто бы ему не сплясать.

— Доброго вам вечера, — промямлил я смущенно.

Вампиры агрессивно напряглись. Их яркие глаза вспыхнули в сумраке зелеными, желтыми и оранжевыми огоньками. Гневное шипение атаманши заставило их уступить добычу новичку. Я припал к земле возле шеи еще теплого лося. Стая немного отдалилась, но я чувствовал за спиной их дыхание и мерное постукивание сердец. Людмила присела рядом, защищая меня от Ахтымбана и Фомы.

Влажная шкура лося источала сильный мускусный запах. Вместо отвращения он вызвал голодные колики в животе. Я инстинктивно выбрал на сломанной шее убитого зверя крупную артерию и вонзил в нее зубы. С первой струйкой крови, попавшей в рот, я забыл обо всем на свете. Для меня перестали существовать и стоящие над душой ненавистные разбойники, и воспоминания о человеческой жизни. Я не сравнивал поглощаемую кровь с вареной лосятиной, которую Никитична подавала к столу в салате из дубовых листьев. Я был способен лишь осознавать то, что мне нравится новая еда. Мысли и чувства сосредоточились на утолении голода. Время остановилось.

Оно потекло снова, когда я извлек зубы из разорванной иссушенной плоти и спокойно посмотрел на стаю. Взгляд прояснился, стал улавливать тончайшие цветовые оттенки.

Я облизал губы. Голод перестал беспокоить. Впрочем, я не ощущал и сытости, не отказался бы от добавки в виде молочного поросенка или пары рябчиков. В то же время странное умиротворение согревало душу. Я вдруг поймал себя на мысли, что отчасти понимаю сородичей. Только они меня не поняли.

Людмила сидела на траве с ошеломленным видом. Фома держал обеими руками снятый с головы платок, как девица держит венок для любовного гадания, прежде чем опустить его в реку. Ахтымбан обошел Людмилу, прыгнул на тушу и погрузил клыки в мохнатое плечо.

— Кровинки не оставил, шельма! — он сплюнул и встал на ноги.

— Добычи нам троим хватило бы с лихвой, — Фома бегло взглянул на ордынца и повернулся к Людмиле. — Нам не прокормить толстопузого барчонка.

— А не съисть ли его нам, хлопцы? — вкрадчиво предложил Грицко, почесывая орлиный нос.