Огрызки эпох

Ему повезло на охоте. Фома управился с превосходным ужином и обзавелся новой одеждой. Его щеки порозовели от растекавшегося по жилам тепла. Поверх обношенного тулупа была накинута шинель с козлиным воротником. Кудрявые волосы приминала шапка из овчины, заломленная набекрень.

— Как ты посмел меня ослушаться, шелудивая собака? — прорычала Людмила. — Как только не поперхнулся общим кусом! Ну, наваляю я тебе. Постой! — она с ревом бросилась на него. Фома поймал ее на лету, нанес ей несколько мощных ударов в лицо, шею, живот и грудь, после чего встряхнул и бросил в сугроб.

— Кончилась твоя власть, — Фома вытянул Людмилу из снега за волосы.

Атаманша почти не могла двигаться. Опричник ударил ее ногой в грудь и располосовал когтями ее лицо от виска до подбородка.

Я оцепенело стоял.

Страх перед Фомой удерживал меня на месте.

— Довольно я плясал под дудку полоумной бабенки. Прощай, захребетница! — Фома вскинул саблю над головой Людмилы.

Оттягивая мгновение казни, он повернулся ко мне.

Его торжествующий взгляд предупреждал: «Не вздумай напасть. Отправишься следом за своей заступницей».

Я не собирался защищать Людмилу. Понимал, что неопытный, ослабленный голодом вампир беззащитен против древнего собрата, напившегося свежей крови.

Людмила застонала, вминаясь в рыхлый снег.

— Успел проститься, Барчонок? — Фома придержал измученную женщину и подготовил саблю к решающему взмаху.

Метель принесла пар его дыхания. Я узнал запах человеческой крови, хотя никогда ее не пил. Он наполнил разум самыми тяжелыми воспоминаниями, а сердце — неукротимой яростью. Белую мглу затянула беспросветная тьма. Из нее выделились любящие глаза невесты и добрые лица родителей. Я вспомнил, кем я был, и ринулся в атаку.

Разогнавшимся на высоте соколом я обрушился на Фому. Протащив соперника сквозь глубокий сугроб, я прижал его к стволу старой ели, накрепко зажал его руки и сомкнул на его шее клыки.

Ель окатила нас снежным водопадом, но я забыл отряхнуться. Надо мной потеряли власть инстинкты. Не голод подогревал мое стремление прикончить вампира. Во мне крепло единственное желание — убивать себе подобных, защищая людей.

Из глубоких карманов шинели пахло лампадным маслом, черствым хлебом, свечными огарками и засаленной бумагой молитвослова. Клыки сильнее вдавились в шею убийцы благочестивого странника. Дыхание Фомы прервалось.

«Так нельзя. Я не должен воевать со своими. Я такой же, как они. Я не человек. Люди — мои враги», — мое самообладание угасало.

— Тихон! Не губи его. Молю! — над ухом вскричала Людмила. — Отпусти! Фома — хороший добытчик. Он пригодится стае, — ее рука легла мне на плечо.

Я выпустил задыхающегося Фому и огрызнулся на раненную Людмилу. Она стояла, обессиленно прислонившись к еловой ветви.

Фома не осмелился продолжить дуэль. Сбросив шинель паломника, он ринулся в лес без оглядки.

«Успокойтесь, Тихон Игнатьевич. Здесь все свои», — я повернулся, встречая прибывших сородичей.

Пять пар ошеломленных глаз просвечивали сквозь пушистые кудри метели. Ахтымбан выступил вперед, желая убедиться в моей невероятной силе. Он двигался медленно и осторожно. Он не хотел драться. Немного подумав, он побежал по следу Фомы. Стая рванула за ним. Охота началась.

«Они догонят и растерзают Фому», — я содрогнулся от закономерной мысли.

Людмила прижалась ко мне, заглянула в глаза с просьбой не соблазняться запахом ее крови. Я укрыл ее от разыгравшейся бури и подставил лицо снежному вихрю.

«Фома изгнан. Людмила повержена. Кто займет место вожака стаи? Неужели, я? Ну разумеется! Вот почему вампиры так странно на меня смотрели. Теперь я — их вожак!»

Приятная, но немного пугающая ответственность ссыпалась на меня тяжелым снежным комом.

Я повернулся спиной к метели и огласил лес победным кличем вожака.

Вампиры прекратили погоню и явились на зов. Они, как и я, пребывали в растерянности. А еще были далеко не рады тому, что я лишил их спасительной еды.

— Слушайте приказ атамана, — мне трудно было выровнять голос, перекрикивая вьюгу. — Не трогайте Фому. Если он надумает возвратиться, примите его как брата. Если он насовсем нас покинул — скатертью дорожка. Питаться себе подобными — удел неразумных дикарей. Мы с вами, право, не дикари. Мы — умные опытные воины. Нам надлежит защищать друг друга. В противном случае охотники и перевертные волки сощелкают нас вместо лесных орехов. С сего часа я требую дисциплины. Перестаньте заглядываться на сподвижников как на сочное жаркое! Я знаю, как тяжко вам в голодное время. У самого в животе шаром покати. Но, уверяю вас, любезные вурдалаки, скоро мы напьемся вкуснейшей крови. Нам уже от объедения будет лихо. Этой ночью я, князь Подкорытин — Тарановский, объявляю людям войну. Завтра мы сразимся с неприятелями и утвердим на сих землях нашу власть. Ложитесь почивать заблаговременно. Нас ожидает великая битва, — я закончил речь словами книжного полководца, имя которого давно выветрилось из памяти.