Огрызки эпох

Но куда приведет настоящая свобода? Неужели, в ней опущусь до состояния омерзительной твари, которую прикончил только что. Или все-таки сумею остаться прежним?

И что делать, если перемены во мне уже начались?

Сердце убитого вампира я принес Демьяну, а труп злодея запихнул под корни в яму, из которой он был извлечен, и забросал ветками. Атаман еще не лег спать. Он скрывался от рассвета на дне ущелья, возле горной реки — сидел, одетый в доспехи, на большом гранитной камне, подогнув одну ногу, и вытянув другую, и задумчиво смотрел на розовые от зари скалы.

Меня он поприветствовал стоя, как обычно делал я при его приближении.

— Он пересек границу и дрался со мной, — отчитался я, вложив остывшее сердце в железные рукавицы Демьяна.

— Я вроде бы просил всех пришлых оставлять людишкам и волчонкам, — напомнил атаман, прищуривая левый глаз.

— Но этот напал. Мне пришлось защищаться.

Демьян спокойно кивнул, что означало мое избавление от вины.

— Я знал его… Федька был отменным воином, — с задумчивой медлительностью слов промолвил атаман, прежде чем скормить угрям мой трофей.

«Мне стало жутко от его слов. Неужели, все мы рано или поздно превратимся в таких «Федек» — жалких уродцев, узнать в которых прежних героев можно разве что по кровавому запаху».

— Тишка! — в заботливом волнении окликнул меня Демьян.

Не знаю, догадывался ли он, как оскорбляет меня такое обращение; возможно, он специально меня унижал. Я не ждал, что однажды атаман станет величать меня Тихоном Игнатьевичем, но «Тишка» — это было слишком.

— Слушаю, государь, — я скрыл недовольство.

— Ты хотя бы немножко поел? — спросил он, подойдя на расстояние полусогнутой руки.

— Нет, побрезговал чужаком… Мне он показался вшивым.

— И давно твое брюхо пустует?

— С Настены.

— Ты страшно отощал, Тишка. Не ешь, не спишь. Поглядел бы на себя, — Демьян пощупал мои руки и щеки.

— Оловянный таз оккупировала пернатая ведьма, а речная вода быстра, в ней толком не разглядеть отраженья.

— Знать бы, по ком ты сохнешь, — проворчал Демьян, всматриваясь в мои глаза.

— По прошлой жизни, государь, — вздохнул я, потупившись.

— Мне впору отвести тебя от городища, послать туда другого.

— Я разведал все лазейки, другого там поймают.

— Хошь там охоться, разрешаю. Токмо осторожен будь, — Демьян пропустил меня на горную тропку, ведущую к пещере.

Ночью я выбрал для засады прочную дубовую ветку, нависшую над звериной тропой. Вспомнив все-таки о голоде, я поджидал добычу. Но вместо громадных голубовато — серых оленей с рогами до крупа, чей запах привел меня сюда, на тропе показались знакомые всадники.

— С волками было бы проще его найти, — Андрей пришел к вполне естественному выводу. — Думаю, напрасно мы не взяли собак, — прибавил он, помедлив.

— Собаки его боятся, — возразила Полина.

«Похоже, в Волочаровске все разговоры ведутся обо мне, такой популярности я не знал и в Петербурге».

Не могу объяснить, что на меня нашло в тот момент, это было нечто непознаваемое. Я прыгнул на Полину, сбил ее с лошади. У меня было время — секунды две на то, чтобы перегрызть ей горло, но я отпустил ее и побежал в лес, рассчитывая на погоню. Предположение оправдалось. Андрей «клюнул на удочку» — кинулся за мной.

Я увел его подальше от Полины, оставшейся стеречь лошадей, в непроходимую чащу, где невозможно было не заплутать, и другой стороной вернулся к охотнице.

Она ждала нападения. Привязав лошадей к голой сосновой ветке, она стояла на узкой поляне, выбранной с учетом возможности для маневра в бою. Самой высокой растительности были небольшие кустики и молодь деревьев.

Напряженно осматриваясь, Полина сжимала в правой руке осиновый кол с серебряной рукоятью, где скрывалось острое лезвие, смоченной ядовитой смолой. Заговоренная древесина была крепче стали, сломать кол было практически невозможно. Оружие охотников я изучил по книжкам и на наглядном примере, а вот сражаться с полукровками пока не доводилось. И было интересно испытать их возможности.

От собратьев я слышал, что охотники быстры, но высокая скорость сильнее выматывает их, чем нас. Но у меня не было времени (да и запаса сил) на «тараканьи бега».

Показавшись Полине, я обошел ее с правого бока, и пролетел за ее спиной, подняв на дыбы лошадей. Охотница развернулась и бросилась на меня, обрадовавшись возможности атаковать со спины. Но я тоже развернулся, причем, быстрее, чем она ожидала, почти поймал ее за голову, но она успела ногой отбить мои руки. Я взвизгнул — было очень больно даже для существа с высоким болевым порогом. «Интересно, насколько сильно она чувствует боль?»