Oh, Boy!

— Не думаю, — сказал Барт и с отвращением описал странные пятна на теле Симеона.

— Температура есть?

— Н-нет, — неуверенно ответил Барт.

— Усталость?

— Да, все время!

Прозрев задним числом, Барт увидел, как Симеон отдыхает на лестнице, вцепившись в перила, как приваливается к стене, опирается о раковину…

— Приводи его ко мне, — сказал д-р Шалон.

— В понедельник?

— Прямо сейчас.

Глава шестая, когда «поднимается ветер, надо постараться жить»

Венеция начала мало-помалу открываться Жозиане с другой стороны. То была истинная Морлеван. Дочь этого человека, Жоржа Морлевана, который прошелся по жизни Жозианы и ее матери, посеяв бурю и оставив их пожинать Бартельми.

— А у меня есть Кен! — похвасталась Венеция, прибыв к Жозиане в эту февральскую субботу.

— Какой кен? — спросила Жозиана, больше имевшая дело с пожилыми дамами, страдающими катарактой, чем с пятилетними девочками.

Венеция вынула из своего рюкзачка куклу.

— Барт подарил. А то моим Барби не с кем заниматься любовью.

Жозиана вздрогнула, как от укуса насекомого.

— А ты занимаешься любовью с Франсуа? — прозвенел детский голосок.

— Э-э… ну… да, — признала Жозиана, не зная куда деваться.

Неужели уже поздно? Возможно ли еще выправить девочку разумным воспитанием? Кого-нибудь другого на месте Жозианы, у которой ужас перед порочностью брата превратился в навязчивую идею, только позабавила бы любознательность Венеции. Просто ребенок, оставшийся без родителей, задается вопросом: откуда я взялся, каким чудом? Но Жозиана уже рылась в памяти, стараясь вспомнить кого-нибудь из коллег-психологов, кому можно было бы показать девочку.

— А письки у Кена под штанами нет, не знаю, почему так, — рассуждала Венеция, раздевая куклу. — У всех ведь мальчиков есть письки, да? У Барта большая такая, я видела. А у Франсуа?

«Шапиро, Доротея Шапиро!» — Жозиана вспомнила фамилию психолога, и ей стало легче.

— Хочешь, солнышко, сыграем в лошадки? — предложила она с преувеличенным энтузиазмом.

Венеция отложила куклу:

— Извини, Кен, придется оставить тебя голеньким.

Она положила на него сверху одну из Барби с нежной улыбкой, снисходительной ко всей мужской половине человечества.

— Чтобы ему тепло было, — объяснила она Жозиане.

Молодая женщина ответила ей бледной улыбкой и бросила кубики:

— О, мне везет! Шесть очков!

Играя, Венеция считала выпавшие очки и то и дело переключалась на другие подсчеты. В частности, принялась пересчитывать по пальцам всех известных ей Морлеванов:

— Барт, ты, Симеон, Моргана, я. Пять, смотри!

— Да, пять, — согласилась Жозиана, отметив про себя, что отца в списке не было.

Малышка, должно быть, уже не помнила Жоржа Морлевана. А вот Жозиана, стоило ей закрыть глаза и подумать о нем, видела его как живого. Высокий, сильный, шумный. И красивый. Прежде всего, красивый. Барт и Венеция пошли в него. Но он-то был мужчина — Мужчина с большой буквы. Он играл на пианино в барах, курил сигары, иногда мог всю ночь куролесить, а утром валился пьяный. Из-за него у Жозианы развился страх перед мужчинами — так празднично гулял он в их доме, растаптывая ее сердце. А потом ушел, взял и исчез, словно оборвав швартовы. Оставил ее и беременную мать. Тут Жозиана заметила, что Венеция что-то ей говорит.

— Ты что-то сказала, солнышко?

— Почему тебе не нравятся серьги?

В то время как Жозиана терялась от реплик Венеции, Барт сидел в приемной доктора Шалона. Или, точнее, сидел как на иголках в приемной д-ра Шалона, то листая, то откладывая журналы, барабаня пальцами по подлокотникам кресла, вскакивая и снова садясь. Как затравленный. А на Симеона снизошел покой. Облегчение. Наконец-то он мог поделиться тем, что скрывал столько недель. Открылась дверь, и врач выглянул в приемную. Барт привстал было с кресла, но за братом в кабинет не пошел. Через четверть часа дверь снова открылась.

— Барт! — с очень серьезным лицом позвал врач.

Когда Бартельми вошел, д-р Шалон положил ему руку на плечо как-то уж слишком крепко.

— Сядь.

Симеон одевался. Он был спокоен.

— Так значит, — обратился врач к Барту, — вы с братом только недавно познакомились?

Взгляд Барта упал на обнаженный торс Симеона.

Красные пятна, такие же как на руке, и несколько синих кровоподтеков. Барту вспомнилась соседка. Неужели Симеона тоже бьют? И если да, то кто? Он перевел вопросительный взгляд на врача. Д-р Шалон ответил короткой и довольно искусственной улыбкой.

— Ну так вот. Я осмотрел Симеона. Теперь нужно всестороннее обследование. И для начала — анализ крови.

— Я поговорю с социальной сотрудницей, — пообещал Барт, первым побуждением которого было переложить трудности на кого-нибудь другого.

— Это надо сделать уже в понедельник.

Симеон кончил одеваться.

— Подожди в приемной, ладно? — сказал ему д-р Шалон, постаравшись, чтобы просьба прозвучала вполне невинно. — У меня есть еще небольшое дело к твоему брату.

Симеон сдержал улыбку. Вот и этот не понимает, что такое одаренный ребенок. Когда дверь за ним закрылась, врач прокашлялся, взял листок бумаги и набросал на нем несколько слов.