Oh, Boy!

Он сразу же решил, что перед ним любовник жены, и это еще подогрело его параноидальное бешенство. Барт схватил стул и загородился им как щитом. Мужчина пытался ударить его ножом. Раз. Другой. Бартельми отражал удары, но это была лишь оборона, из которой он не знал, как выйти. Эме, уже раненая, прижималась к стене, прикрывая руками живот. Ее муж схватил другой стул и швырнул его в импровизированный щит Барта. Молодой человек от неожиданности выронил стул и остался без прикрытия. Мужчина свирепо расхохотался. У Барта, совсем не умевшего драться, оставалось только одно оружие: отвертка. Он метнул ее в лицо противнику со всей яростью, которую испытывал в тот момент. Мужчина пошатнулся. Барт, развивая успех, с незаурядным присутствием духа схватил со стола супницу и размахнулся, чтобы швырнуть ее в голову тому, кто столько раз проделывал то же самое с Эме. Мужчина как-то странно сгорбился и взялся за грудь. Глаза у него совсем вылезли из орбит, словно его душили. Супница угодила ему прямо в лицо, и он рухнул.

— Oh, boy! — воскликнул Барт, оперевшись на последний уцелевший стул.

Мужчина лежал неподвижно посреди усеянного обломками поля битвы. Из рассеченного лба текла кровь и смешивалась с еще не остывшим супом. Барт неуверенно приблизился к нему, ногой отшвырнул подальше выпавший из руки противника нож. Потом, преодолевая отвращение, присел на корточки. Мужчина не шевелился, глаза и рот у него были открыты.

— Он оглушен, — пробормотал Барт, убеждая в этом самого себя.

Двумя пальцами он приподнял за манжет тяжелую руку и отпустил: рука безжизненно упала.

— Вызовите скорую помощь, — велел он Эме.

Молодая женщина с опаской отошла от стены, обеими руками держась за живот. Стараясь не смотреть на поверженного мужа, опираясь на мебель и пошатываясь, она пошла к телефону. Барт намеренно удалил ее. Не уделяя больше внимания телу, он взял со стола две тарелки с супом и, не зная, последовала ли Эме его совету насчет «Теместы», на всякий случай вымыл обе.

Когда скорая помощь прибыла, врач констатировал смерть.

— Я швырнул ему в лицо супницу, — поспешил признаться Барт.

Он знал, что сердце у мужчины отказало еще до этого. Врач только проворчал:

— Покойнику это вряд ли бы помогло.

Потом он осмотрел Эме, которой Барт велел до прибытия скорой помощи лежать на боку, поджав ноги.

— Она беременна, — сказал Барт, не зная, следует ли это говорить в настоящем времени или уже в прошедшем.

Врач покачал головой с не слишком обнадеживающим видом:

— В больницу надо.

Двое санитаров помогли Эме встать и, поддерживая ее с двух сторон, повели в машину скорой помощи. Уходя, врач оглянулся на поле битвы, потом посмотрел на чудного парня, который, видимо, поиграл тут в Рэмбо.

— Следовало бы сообщить об этом в полицию, — сказал он, указывая на труп.

— Без проблем, — заверил Барт в прежней своей беззаботной манере, не слишком подходящей к ситуации.

У Бартельми взяли показания. Они полностью совпадали с тем, что рассказала полицейским в больнице Эме. Врач подписал свидетельство о смерти и разрешение на захоронение, и представитель бельевой фирмы покинул этот мир, оставив после себя больше бюстгальтеров, чем сожалений.

Позже Барт вернулся в квартиру соседки, чтобы привести все в порядок. Он выкинул сломанные стулья, убрал осколки супницы и битое стекло. Об один осколок даже порезался. «Фу, гадость», — разозлился Барт, увидев кровь.

Он пошел в ванную, открыл аптечку и, доставая пластырь, зацепил упаковку какого-то лекарства. Она упала в раковину. Это была «Теместа», которую он когда-то вручил Эме. У Барта мороз прошел по коже. Он открыл упаковку и с удивлением обнаружил, что все таблетки были на месте.

— Эме, Эме, — с облегчением выдохнул он.

Смерть ослабляла хватку. Чуть-чуть. Симеон чувствовал себя лучше. В этот день он смог немного посидеть, опираясь на подушки, и выпить полбутылочки витаминного концентрата. В окно заглядывало мартовское солнце. Барт принес ему цветы, целую охапку рисунков Венеции и дневник с последними оценками Морганы. Сплошные десятки и только одна девятка. Барт сообщил учительнице, что у девочки умерла мать, и та отменила ноль за фортификацию.

— Так что твоя сестра по-прежнему обгоняет Лексану, — сказал Барт. — Какое облегчение для семьи!

Барт болтал без умолку. Про то, что Эме не потеряла ребенка. Про японца, который оказался вьетнамцем и торговал дешевыми шмотками вместе со своими семнадцатью родичами. Симеон слушал, немного опьяненный, и не мог наслушаться. Иногда он терял нить разговора и откидывался на подушки с почти блаженным стоном.

— Может, им удалось подобрать правильное лечение? — робко предположил Барт.

Он никогда не говорил с Симеоном о его болезни. Слишком боялся выдать, как мало у него надежды. Да и смотреть на Симеона он едва мог заставить себя. Ему вспоминались слова Лео: «Как из концлагеря». Так оно и было. Безволосый череп; шея, как у ощипанного цыпленка; желтая кожа, обтягивающая кости; плечи, как у маленького старичка. И среди этого разрушения — глаза, которые становились все огромнее, глаза, в которых разум не хотел умирать.