Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов

Микола Жулинский ИЗ ФАЛАНГИ ВЫБЫВАЛИ ЛУЧШИЕ

Дереворуби, ми столітні хащі

прорубаем і морок рвем ущент.
Нехай з фаланги вибува найкращий —
Іі ще дужче зміцнює цемент!

Михайло Драй-Хмара

Поэт и ученый Михайло Драй-Хмара выбыл из фаланги творцов украинского духовного возрождения XX столетия не первым и не последний.

«В этом году, в декабре, исполняется пятьдесят лет, как нет моего отца в живых, — говорит Оксана Ашер — дочь Михайла Драй-Хмары. — И сто лет со дня его рождения. Вот его последнее письмо с Колымы, где навеки затерялась могила отца. Как и тысячи-тысячи других безвинно погубленных жизней».

Письмо к дочери. Написанное 9 ноября 1938 года карандашом на тоненькой бумаге. После этого письма были еще четыре и одна телеграмма, но их сберечь жене поэта Нине Петровне не удалось. Пропали они где-то в городе Белебее, находящемся в Башкирии, где Нина Петровна с дочерью отбывала ссылку. Пытаясь спасти, поскольку местные власти требовали письма им вернуть, жена Михайла Драй-Хмары передала их на сохранение соседке, а последние, в которых Михайло Драй-Хмара описывал нестерпимые свои страдания, она уничтожила.

«Боялась, что найдут, прочитают такое — а я помню и по сей день эти строчки, вижу их на тоненькой бумаге: „Я не могу тебе писать… Я падаю на работе, и тогда меня подвешивают… Ноги опухли…“ — и меня арестуют. Поэтому и сожгла, — рассказывает девяностотрехлетняя жена Михайла Драй-Хмары. — К моему огромному счастью, дневник Михайлика, его рукописи, правда, не все, ибо часть его переводов из французской поэзии, которые были написаны на папиросной бумаге, искурил муж соседки, сохранились до сегодняшнего дня».

Да, все другие, предыдущие, 1936, 1937 и 1938 годов, письма и телеграммы Нина Петровна сберегла. Вместе с дочерью спасала она драгоценные весточки из далеких краев. Ведь она знала им цену и помнила завещание дорогого человека с трагической судьбой. «Напиши мне, что с моими книгами, а особенно с рукописями, — обращается отец к дочери. — Береги их, дорогая, как зеницу ока, ибо многие из них не были в печати. И если пропадут, то пропадут бесследно и навсегда. Особенно береги тетрадь с переводом „Божественной комедии“ Данта, перевод „Демона“ Лермонтова (перепечатан на машинке), переводы из французских поэтов (тоже перепечатаны на машинке), общую тетрадь с моими стихами, „Сонячні Марші“ (перепечатаны на машинке) и вообще все, написанное моей рукой».

Не знал Михайло Драй-Хмара, что во время его ареста 4 сентября 1935 года перевод «Божественной комедии» был конфискован. Но жене удалось припрятать дневник и толстую тетрадь со стихами из второго сборника «Солнечные Марши». И вот они перед нами — на журнальном столике в доме Оксаны Ашер в одном из районов Нью-Йорка, в Бруклине.

«Тяжело нам с мамой расставаться с этим далеким отцовым голосом, который не смолкает на бумаге, а немо кричит о горе нашем, однако мы знаем: отец хотел бы, чтоб он вернулся, этот голос, на Украину», — говорит дочь писателя, которая так много сделала для сохранения творческого наследия отца. Защитила диссертацию в Сорбонне о творчестве Михайла Драй-Хмары и неоклассиков (к слову, это первая в истории этого знаменитого университета диссертация по украинике), издала стихи и литературоведческие работы, отрывки из дневника и переписку, кроме того, на английском языке издала его письма с Колымы. Работала самозабвенно, а помогала ей неутомимая Нина Петровна, ее мать.

Нине Петровне идет девяносто четвертый год. Но она помнит атмосферу конца 20-х — начала 30-х годов, когда заносился над головами еще свободно мыслящих и обнадеженных революцией людей таинственный, безжалостный меч сталинских репрессий. Они читали в апрельских газетах 1930 года, как государственный обвинитель Павло Михайлик, которого вскоре не минула судьба им обвиняемых, на заседании Верховного Суда Украины требовал «единственного способа социальной защиты — расстрела» для руководителей «контрреволюционной организации „СВУ“» — «Спілка Визволення України» («Союз Освобождения Украины»), Смилостивились — руководителя и организатора СОУ академика Сергея Ефремова, известного литературоведа, вице-президента Всеукраинской Академии Наук (ВУАН) осудили на десять лет, с лишением прав на пять лет, другим тоже дали по десять — восемь — пять и три года, а с некоторыми вообще «гуманно» обошлись: осудили условно и сразу же тут, в зале суда, освободили из-под стражи.

А было их, подсудимых, известных литераторов, ученых, педагогов — сорок пять человек, и все они еще на предварительном следствии признали себя виновными в том, что, как сказано в обвинительном приговоре, «осуществляли под прикрытием своей ученой и неученой работы контрреволюционную деятельность, направленную против интересов трудящихся Украины» («Известия», 22 апреля 1930 г.).