Ойроэн

– Нет, – Вереск потер лицо ладонью. – Не мо’огу объяснить. Просто... просто знаю. И все.

– Твой дар к тебе совсем вернулся?

– Не совсем, – он повернулся ко мне лицом. – Но про тебя я точно знаю... Ты будешь счастлива, Шуна. Самое плохое уже позади.

Все звезды осыпались с неба, когда он коснулся губами моего виска.

14

– Ты чего... Айю? – голос разом охрип.

Но разве дождешься ответа от этого молчуна?.. Только прядь волос отвел с моего лица и долго смотрел в глаза – пока я снова не ощутила себя маленькой степной кошкой рядом с белым ирвисом.

«А дальше? Что ты сделаешь дальше, маленький колдун? Впрочем, какое там маленький... Маленьким ты был год назад, когда я увидела тебя впервые. Когда ты был ростом с меня...»

– Я солгал тебе, Шуна.

– Солгал? – я привстала на локтях, изумленно глядя на него. – Ты ведь не можешь!

– Выходит, мо’огу... – он замялся. Вздохнул и медленно сел. – Я сказал, что никогда те’ебя не оставлю. Много ра’аз это говорил. Но... я до’олжен. Должен уехать.

– Что?! – я тоже рывком села, уставилась на него с изумлением.

Весь мой мир хрустнул тонким льдом под тяжелыми стальными копытами, посыпался острым колючим крошевом.

– Прости... – Вереск взял меня за руки. – Не могу иначе. Нет выбора.

Я смотрела на свои худые запястья в его ладонях, и ничего не понимала. Как же это так? Разве может он уехать прежде меня? Разве может о н меня оставить?

– Я молчал, не говорил тебе... но ничего не кончилось. Т асторона, Изнанка... она все еще властна надо мной. Кайза говорит, нет другого пути. Шаман берет свою си’илу от земли, где родился. Я должен отправиться туда, где был мой дом. Шуна... – Вереск вдруг обнял меня, порывисто, крепко. Обжег дыханием лицо и шею. – Шуна, дождись меня! По’ожалуйста! Я вернусь. Вернусь к тебе, любимая...

От его голоса, от близости его сухих горячих губ все внутри меня вспыхнуло, раскрылось ему навстречу. Запах горелой полыни насквозь пронзил сознание тонкой каленой стрелой, острием шаманского кинжала. И руки мои – предательские руки!.. – ощупью отыскали на затылке ту косицу, что была иной, чем другие. Сплетенная из чистого золота, из солнечного света, из чистой колдовской силы. Я сжала ее изо всех сил, а другой рукой стиснула рубаху у него на груди.

Наши глаза снова встретились.

– Не зови меня любимой, ойроэн. И верной тебе быть не проси. Я – ветер в поле, я – ручей с горы. Я свободная и делаю, что хочу.

Мой поцелуй был жарче, чем огонь в очаге, дольше, чем любой вдох или выдох. Потом я оттолкнула его и спрыгнула с крыши фургона в траву. Не к дому пошла, а убежала далеко в степь, где нет никого, кроме спящих жуков да стрекоз. Упала лицом в землю и выла там раненной волчицей, пока не кончились силы.

Он уехал три дня спустя.

Сирота

0

Хорошо, что тебе не приходилось бывать в степи зимой, Любимая. Зима в степи – трудное время. А хуже всего дни, когда приходит нарук. Тогда всякая живая тварь пытается спрятаться подальше да поглубже, ищет тепла и защиты. Овцы сбиваются в кучи, подобные большим облакам, люди не выходят из тэнов, жарко топят очаги. Этот ветер дует дико, порывами, сбивая с ног и вышибая слезу из глаз, приносит с собой мелкое крошево снега да глухую звериную тоску.

В ту зиму, когда уехал Вереск, нарук приходил трижды. Трижды по три ночи я лежала в своей постели, слушая, как завывает самый холодный, самый злой ветер Диких Земель. Прижимала к себе сына, укрывала своим теплом, а сама думала про другого мальчика, про колдуна с белыми волосами, который обещал вернуться, да все не возвращался.

Я не винила его, не держала на сердце обиды. Знала, этот все бы сделал ради того, чтоб пораньше шагнуть на мой порог. Знала, не по доброй воле ушел... и не ради другой. Знала, худо ему там, вдали от меня.

Все про него знала. Много больше, чем хотелось бы.

Тогда не понимала еще, почему.

Ох, Любимая, как не хватало мне тебя в те дни! Твоей мудрости, твоего опыта. Я просыпалась утрами прежде сына и лежала, глядя в серую стену, но видела не завитки войлока, не вытертые узоры, а его... хромого путника с железками на ногах, косами шамана и глазами белого ирвиса. Поначалу думала – схожу с ума. Думала – приворожил он меня, заколдовал. Срезала с волос оберег, да ничего не изменилось: ложилась спать в степи, а глаза открывала рядом с ним, где бы он ни был. Не всякую ночь такое бывало, но слишком часто, чтоб сделать вид, будто показалось.

Тогда и начала догадываться, но гнала от себя эти мысли, не верила. Ты бы точно поведала мне в чем дело, но ведь тебя не было рядом, а больше я никому не могла рассказать о том, что творилось в моей душе.

Какой же одинокой ощущала я себя тогда... одинокой и глупой. Ужасно глупой. Не понимала, что со мной происходит, считала все это придурью, помрачением ума.

Откуда же мне было знать?..

1

– Плюнь! Ну-ка плюнь быстро! – я в ужасе метнулась к сыну, не видя перед собой ничего, кроме его маленьких пальчиков, сжимающих ярко-красный тлеющий уголь и слюнявого рта, в котором этот уголь исчез. – Господи!

Как он успел? Я же только на миг отвернулась!