Окаянь (СИ)

— Спасибо, успокоил.

На взгляд Зотагина они оба были со странностями. И Голубчик, и Осокин. Во время работы на погрузке это не так было заметно – там приходилось вкалывать, – но сейчас, во время вынужденного безделья на заимке, сильно бросалось в глаза. Голубчик вдруг приобрёл барские замашки, которые нет-нет, да и проскальзывали в общении. Осокин же оказался яростным спорщиком. Зажигался от любого пустяка, кажущегося на его взгляд неправедным. Голубчик пользовался этим и часто специально провоцировал Леонида на спор. Просто так, от скуки. Ещё больше распаляя его своими лениво-высокомерными суждениями. Зотагину их споры казались непонятными и пустопорожними. Тем более, что к единому мнению спорщики никогда не приходили, оставаясь каждый при своём. Часто их споры и вовсе превращались в настоящую ругань, но до рукоприкладства пока не доходило. Просто в какой-то момент они прекращали друг с другом разговаривать. Ненадолго. До следующего спора.

Они и внешне были разными. Склонному к полноте Голубчику ещё не было и тридцати. На заимке он начал отпускать бородку, которую гордо называл эспаньолкой. Клок редких рыжеватых волос на подбородке вкупе с пухлыми щеками смотрелся забавно. Зотагин ждал, когда же Осокин в пылу спора не удержится, сгребёт его в ладонь и оттаскает Сергея доказывая свою правоту. Сам Леонид при своём росте под метр восемьдесят из-за худобы казался юношески нескладным, хотя ему уже было под сорок. Всегда горбился, словно старался быть незаметнее. Стригся коротко. Почти под ноль. И терпеть не мог макароны. Говорил, что за те три года наелся их на всю оставшуюся жизнь.

Зотагину в их спорах более понятен был Голубчик. Сергей говорил то, что он и сам постоянно слышал в новостях или видел собственными глазами. То, что обсуждали его знакомые. Привычные вещи. Без зауми. Осокин же принимался пространно рассуждать о каких-то странных на взгляд Зотагина вещах. К примеру, о профсоюзах. Они, эти профсоюзы, якобы должны регулировать его, Зотагина, взаимоотношения с работодателем. С хозяином груза, который ему, Зотагину, нужно перевезти. Зачем, спрашивается? Будто он сам не справится! Справлялся ведь до этого. В цене сошлись, ударили по рукам, договор подписали – чего ещё надо-то? Все довольны. Без профсоюзов всяких!

— Какой же ты наивный, Сань! — усмехнулся Леонид, когда Зотагин выложил ему это. — Не обижайся, но дальше своего носа ты ничего не видишь. Знаешь, почему? — спросил он и тут же сам ответил: — Мелкий частник, потому что. У тебя, Саня, есть… извини, была своя машина. Благодаря которой ты худо-бедно держался на плаву.

— Почему худо-бедно? — обиделся Зотагин. — Нормально было! Не бедствовал. На всё хватало. И машину обслужить, и себя прокормить. Ещё и оставалось.

— Не спорю. Тебе хватало. Но речь не о тебе конкретно и не о таких, как ты. Речь о тех, у кого нет ничего, кроме своих рук. А таких большинство, Сань. Просто из своей машины ты их не замечал. Мимо проносился. Мимо тех, кто за копейки вынужден продавать свой труд всяким мироедам. Им как жить?

— Не знаю, — пожал плечами Зотагин. — Я только за себя отвечаю. У каждого есть шанс. Кто-то его использует, а кто-то нет. Причём здесь я?

— Шанс есть у каждого, говоришь. Ну-ну… — усмехнулся Леонид. — Это ты о той расхожей удочке для всех, что ли? Получил её от дяденьки, сел на бережок, лови рыбку и горя не знай. Только вот в чём загвоздка, Саша. И удочка у тебя есть, и рыбак ты хороший, да все рыбные места давно заняты. И там не удочками, там динамитом рыбу глушат. А для тебя с твоей удочкой остались лишь те места, где и лягушку не поймать.

— Это он к тому, Саня, что ты должен отдать этому неудачнику часть своего улова, — встрял в разговор Голубчик. — Как тебе такой расклад? Согласен?

— Он его и так отдаёт, — ответил за Зотагина Леонид. — Только не тому, кому нужно.

— Никому я ничего не отдаю и отдавать не собираюсь, — сказал Зотагин.

— Отдаёшь, — возразил Осокин — Просто не замечаешь этого. Как бы тебе объяснить… Чтобы сразу понял, — он на мгновение задумался. — Возьмём, к примеру, нас. Нашу бригаду. Семь потов сойдёт, пока этот танк на платформу затащишь. Вроде бы и получить за свой труд ты должен соответственно. Но, нет! Львиная доля уходит в карман… сам знаешь кого, а ты получаешь жалкие крохи. Хотя горбатишься здесь именно ты. Вернее, все мы. Не только наша бригада, а вообще все, кто с нами работает. Если же говорить в целом, то такая проблема у всех. Кто трудится. Не важно, где и кем. А профсоюзы помогут объединиться и выступить против такого положения дел ради социальной справедливости. Чтобы каждому воздавалось по труду его. Вот это и есть наша политика. За которую нас преследуют. Понятно?

— Всего-то? — не поверил Зотагин. — За бла-бла-бла?