Окаянная сила

Что может сделать яростная баба с мужиком, которого, одолев, сама себе под ноги бросила? Да отпихнуть чеботком и дальше пойти – вот что!

Дальше? Ладно – дальше. А куда? К кому?

Нет теперь для Алены чужих полюбовников. Все – доступны! Всех себе покориться заставит! С дарами к своему порожку пригонит!

Вот еще немного – и подскажет ей новая силушка, где припрятан бел-горюч камень Алатырь. И встанет на него Алена босыми ногами, и удержится на шероховатой шкурке, похожей на застывшую серую пену, и, пропустив сквозь себя идущую из глуби земной в глубь небесную силу, возвысится над всеми, как дуб булатный со стволом булатным, и ветвием булатным, и листвием булатным!.. О-о-о, неуязвима она станет и непобедима!..

Застонала Алена от восторга предвкушенья.

И отозвался камень Алатырь.

Словно дрожь по нему прошла, всколыхнув застывшую пену, и по воздуху до Алены докатилась.

Она увидела камень – Рязанка, зная ее неспособность к угадыванью, даже не потрудилась его прикрыть хоть рогожкой, а просто сунула за прислоненное к стене в сенцах большое корыто.

Камень лежал, и под ним был узкий, еле руке протиснуться, колодец, и по тому колодцу медленно шел вглубь черный ком, а ровный свет от камня продвигал его, невзирая на сопротивление, всё далее и далее.

Если вооружиться силой камня Алатыря – вверх дном Москву поставить можно! Все клады заговоренные из земли вызволить, все наряды скупить да в свои сундуки запереть! Дунюшку… да что Дунюшка! Разве она – царица? Жалкая, брошенная, всего лишенная – и мужа, и сыночка, кто она? И что у нее от прежнего величия осталось?…

Спросила себя Алена – и поняла вдруг, что осталось у Дунюшки. Та – любила! Бестолково любила, по-бабьи, и хоть могла понять умом, что нужно бы бросить блудного мужа на произвол судьбы, а самой скрыться вместе с сыном, а сердцем допустить этого не пожелала. Вот и сейчас, сию минуточку, сидит всеми брошенная, на постриг обреченная государыня Авдотья Федоровна в тоскливых своих царских покоях и – любит…

Черта ли в такой любви?…

Коли встать на Алатырь, да налиться от него ослепительной, острой, пронзительной, булатной, всепобеждающей красой, да явить эту красу миру, да повести оком, да поиграть плечом!.. Может, для того и была диковинная встреча на Девичьей улочке, чтобы приоткрыть Алене ее будущее?…

И встала мысленно Алена на камень Алатырь, и увидела, как дорожки от него разбегаются, и прелесть тех дорожек была в том, что по всем по ним можно было идти одновременно. На первой, главной, врагам, Милославским с Хитрово, мстить кроваво, на второй, тоже главной, с Владимиром да с Анисьей поквитаться, упечь Анисью куда-нибудь в сибирскую украину, тогда и он покорится, на третьей дорожке богатство себе отыскать, на четвертой – над всеми людьми возвыситься, и есть у непобедимой ведуньи такая возможность!..

Вдруг Алена негромко ахнула.

Она поняла одиночество Рязанки.

Видно, сила, переданная в смертный миг, наконец-то обжилась и заговорила без голоса.

Степанида могла за версту учуять именно того мужика, который даст ей бабье счастье, могла и приворожить столь крепко, чтобы глядел, да не замечал ее кривого ока, могла – и Алена теперь могла то же самое ничуть не хуже. Да только не желала. Гордость не дозволяла! Было в этом для нее некое унижение, было это для нее всё одно, что над связанным измываться…

И гордость та вместе с силой в Алену вошла.

Как будто не в эту ночь, а всю жизнь Степанида на камне Алатыре стояла, выпрямившись, и не могла нагнуться, чтобы подобрать с земли хоть грош медный. Ниже ее достоинства было спину гнуть – вот какая созрела в ней гордость, обременяющая душу многими ненужными вещами – брезгливостью к хитреньким бабьим затеям, неуважением к богатству, предпочтением честного одиночества…

Дико стало Алене. Поняла она, что от многого в жизни заставит ее отказаться этот предсмертный подарочек. И от Владимира – прежде всего. Злость Аленина скрутит его в бараний рог – это да! Этого уж не миновать. А гордость не позволит от скрученного целованье принять…

Будь ты неладна, покойница Рязанка… Вот и помирала бы с этой гордостью. Нечего такие подарки передавать… Вот уж воистину – бери мое добро и горе-злосчастье в придачу…

Малая, но чуткая сила Рязанки между тем трудилась, пробуждала в Алене зрение, нюх и еще что-то, владеющее каждым прозрачным волоском на коже. Вдруг ощутилась разноголосица травных запахов от пучков, развешанных по стене возле печки. Особо протянулась струйка от невзрачных корешков, и словно голос подали те корешки – уймись, свет, успокойся…

Не успела Алена сердито осмыслить, в какое положение поставила ее ведунья, ею же и погубленная, как почуяла – за стеной кто-то стоит. Кто-то пришел ей в ноги поклониться, власть ее над собой признать. Ежели есть запах у покорности – то прошел он сквозь бревенчатую стену и ощутился явственно.

Возликовала сдуру Алена – ведь на поклон мог прийти только один человек, Владимир, ведун затравленный и непокорный. А коли сам пришел – так ведь и принять не грех? Ущерба-то гордости не выйдет?…