Окаянная сила

– Про то тебе знать незачем. Возьми в клети мешок муки ржаной, да другой – муки ячной, да овса два мешка. И пшена – это будет пятый. Скажешь игуменье, матушке Леониде, – мол, купецкая вдова шлет, Любовь Иннокентьевна, и пришлет еще, а она бы приняла девку… Ну, езжай с богом, чтобы досветла с Москвы съехать.

Купчиха перекрестила Епишку, затем – Алену, и, не сказав более ни слова, ушла к Васеньке.

– Мудрит хозяйка, – заметил Епишка. – Ну, пойдем, что ли.

Видно, велика ростом была покойница Вера – ее широкая ферезея волоклась за Аленкой, как мантия, рукава по полу мели. Но дорожная епанча и не может быть короткой – должна сидящему ноги окутывать.

И еще до рассвета, как только стали подымать решетки, которыми на ночь улицы перекрывали, выехала Аленка из Москвы. Дал ей припасливый Епишка мешок с хлебом, луком да пирогами, дал баклажку с яблочным взваром, дал еще подовый пирог с сельдями в холстине, и всё это легло ей на колени, так что и не повернуться. Однако Аленка после двух диковинных ночей, последняя из которых выдалась и вовсе бессонная, заснула мертвым сном среди мешков с мукой и крупой. И что уж там врал Епишка, выезжая на Стромынку, она так и не узнала.

Он разбудил девушку днем, оба поели, и Аленка уснула опять. Приходилось спешить – дорога вела лесом, в лесах пошаливали, и несколько подвод и возков сбивались обычно для безопасности вместе.

Очевидно, в конце концов она отоспалась за обе ночи – и, трясясь меж пыльных мешков, попыталась обдумать свое положение.

За Дуней присматривают, но Наталья Осиповна, не дождавшись вестей от Аленки, скорее всего, попробует вызнать – не появлялась ли пропажа в лопухинском доме. Потом, возможно, пошлет спросить в Моисеевской обители. И, окончательно потеряв Аленкин след, решит, что девка по неопытности дала себя схватить с поличным, сидит теперь где-нибудь в яме, откуда и будет добыта в нужный час для посрамления лопухинского рода… Как же исхитриться послать о себе весточку?

Плохо всё вышло, уж так плохо, что далее некуда. И одна лишь во всем этом была утеха – Аленка, хоть и не отпущенная из Светлицы добром, всё же попадала в обитель и принимала постриг. За что великая благодарность купчихе Калашниковой…

– Буду за Дунюшку молиться… – прошептала Аленка. Хоть это радовало… И тут же она вспомнила про Васеньку.

Ей велено было молиться за упокой, но ежели он сейчас, в эту минуточку, еще жив? Как же тогда?

Аленка неожиданно для себя сползла с сиденья, стала коленями на рогожку, покрывающую пол возка, и не взмолилась – вскрикнула:

– Господи, спаси Васеньку!

Так же вскрикивала, молясь, блаженненькая Марфушка, всю душу вкладывая в голос. Может, за то ей и бывали вещие видения? Аленка обмерла, как бы издалека услышав радостный вопль:

– Ликуй, Исайя! Убиенному женой станешь! За убиенного пойдешь!

Вот и сбылось. Не венчавшись, оказалась Аленка купецкой вдовой. И предстоял ей постриг…

Осознав это, Аленка – возможно, впервые за двадцать два года, – задумалась о том, а не лишается ли чего значительного, принимая постриг и отказываясь от супружества. Раньше-то постриг лишь вдали маячил, а теперь-то – вот он, с каждым часочком всё ближе. И собиралась-то она еще с пятнадцати лет в Моисеевскую обитель, где ее знали, где и подружек завела. А тут – впопыхах, к чужим старицам, да в придачу и под чужим именем…

Быть женой и матерью она покамест не желала. Иное дело – тридцатницей! Это – честь, это – деньги. Возможно, виной тому были верховые девки, которые соединялись с тайными своими дружками украдкой, невенчанные, а потом бухались в ноги верховым боярыням, каясь в бабьем грехе и предъявляя налившееся чрево. Бывало, покрывались эти проказы спешным венчаньем, коли выпадало дело не на пост. Так – Аленка не желала! И невинного баловства, девичьих игр с поцелуями, ей тоже еще не хотелось. Не проснулось в ней волненье, как в Дунюшке за два года до царицына сватовства…

Но не вышло у Аленки поразмыслить над уже невозможным супружеством. Возок вдруг понесся вперед, да так, что держись! А вдогонку ему полетел отчаянный звенящий вопль и свист!

С каждым днем всё раньше темнело, а тут еще дорога лесная, и вовсе за окошечком ничего не разобрать.

– Стой, стой! – послышалось сзади. – Служба государева!

Аленка ахнула.

Стрельцы!.. Выследили, нагнали, схватят, обратно в Москву повезут!.. На дыбу!.. Под кнут!..

– Спасе!..

Взмолилась Аленка, путая слова, обливаясь слезами. А тем временем конные выгнали возки да телеги к поваленному поперек узкой дороги дереву, заржали, сбились передние возники, завопили кучера.

Дверь возка распахнулась.

– Баба! – обрадовался темноликий мужик и ухватил Аленку за ферезею. – А ну, вылезай! Кто такова?

– Купецкая вдова! Калашниковых! – крикнула Аленка, не заметив с перепугу, что на мужике – не длинный и нарядный стрелецкий кафтан, а вовсе какая-то подпоясанная чуга по колено, без всяких украшений.

– Купчиха? Федька! Тут тебе купчиха!

Подоспел и другой мужик, долговязый, вдвоем вытащили Аленку из возка, поставили перед собой.