Окаянная сила

– У него другие сильные слова… – Алена печально усмехнулась, вспомнив, как атаман кричал на Федьку. Если рассудить – чем плох был Федька? Да кабы не болотный остров, а Москва, – жить бы с тем Федькой да жить, хоть и дурак, а добрый…

– Ежели он, скажем, на три головы клад заклял, это я учую, – продолжала Рязанка. – А взять не смогу. Это сперва три человека должны попытаться да головы над тем кладом сложить, а потом уж и мой черед.

Алена не ответила – углубилась в размышления о том, что Федьке и делать нечего рядом с тем ведуном, с Владимиром, с зазнобушкой ее, с ясным соколом… Хоть и у Федьки брови черны, глаза ясны, да коли того Федьку подстричь, да бороду ему причесать, да принарядить… А всё не сравнить с ведуном!

Видно, по глазам поняла Рязанка, что Аленины мысли далеко отсюда носятся.

– Ты про того сокола теперь и не помышляй! – напомнила. – Хоть он и обучен обереги ставить, да уж больно тебе полюбился, не вышло бы худа…

Порешили – избенку накрепко запереть, а самим разойтись в разные стороны: Алене – на Шелонь, заимку Устиньи Родимицы отыскивать, Степаниде же – по Стромынке, в сторону Переяславля, принюхиваться – не учует ли того елового сухостоя… Лето наступает, ночи скоро теплые пойдут – что ж и не побродить? Опять же – Степаниде хотелось брусничным листом запастись, ландышем майским, почками сосновыми. Уговорились сойтись к началу Петрова поста, а коли одна не придет – второй бы ее искать. Степанида – та могла просто учуять, Алене же были названы знакомые ворожеи с Варварского крестца, которые могли погадать и указать, где отыскивать Степаниду или Степанидины косточки.

Отстояли заутреню у Успенья Богородицы, что в Гончарах, да и двинулись в путь…

* * *

Было о чем поразмыслить Алене в дороге, ох, было…

Она выучилась отличать, когда Рязанка ругает ее за что-то явственное – невнимание или неспособность сразу уловить мысль, – а когда вроде и не ругает, но видно, что она Аленой недовольна.

И казалось, что даже не столько Аленой, сколько покойницей Кореленкой, как если бы не нашла старуха кого получше, чтобы силу передать.

А что именно в Алене Рязанку не устраивало – уразуметь не получалось. Вроде и по хозяйству Алена сделалась шустра да переимчива, ходила по соседкам – училась пироги печь, вроде и платила за науку исправно, а бывало – брякнет о чем-то, как сама понимает, а Рязанка и вздыхает, отворачиваясь, не позволяя заглянуть в единое свое око.

Чуть ли не до самого Порхова вспоминала Алена, что да как говорила ей Степанида. А там уж нужно было дорогу опознавать… И до самой Шелони не нашлось времени на печальные и чересчур сложные для Алены размышления.

Алена забралась глубоко в лес речным берегом, перешла вброд Северку, принялась искать тропинку через малинник – а тропинка-то, видать, и заросла. Постояв и поразмыслив, Алена вспомнила ученье…

– Волку – блудить, ворону – блудить, рабе Божьей Алене на дорогу выходить! Стань, лес, не серым волком, не черным вороном, не елью верховою, а доброю тропою. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа – аминь!

Тут же тропочка явственно обозначилась перед ней – хоть и пролегла не сквозь малинник, а скорее уж под малинником, обозначилась иным, менее густым переплетением корней под землей. Алена пошла, раздвигая ветки руками, пошла, пошла… и оказалась на поляне.

Как будто и не уходила – всё так же кривился плетень, так же торчала сухая береза и стояла избушка, разве что дверь была приперта снаружи палкой. Дивясь такому делу, Алена подошла поближе – и оказалось, что не палка это, а старая метла.

Хотя Устинья Родимица, старая бесица, и скончалась, однако на метлу, заменяющую засов и замок, всегда для верности кладут оберег.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, я с добром, – сказала Алена. – Мое – при мне, а ваше – при вас. Рана – не к телу, опасность – не к делу, кровь – не к плоти, слезы – не к моим очам, ножны – к вражьим мечам. Благослови меня, ангел-хранитель, и не оставь меня одну. Аминь.

Метла сама собой взяла и отвалилась.

– Уж не для меня ли ты ее поставила, матушка Устинья? – вслух спросила Алена. – Выходит, знала, что приду? И знала, зачем приду… Коли так, права я была – именно то, за чем иду, мне в моем деле и требуется…

Перекрестясь, Алена шагнула в избушку.

Когда она впервые шла сюда, бабы по дороге толковали ей, что Родимица при смерти. Поболее года прошло – за это время наверняка если не из Ясок, то из другого села кто-то бегал сюда по бабьей нужде, в надежде застать ведунью живой, и обнаружил труп, и привел мужиков, чтобы хоть без отпеванья, а закопали. А ясковские бабы и без того знали, что померла Кореленка. Сколько могла понять Алена, ведуньи побаивались, но это был страх без злобы. Так что тела в избе не должно было быть.

Его там и не оказалось.

Всё имущество Родимицы тоже осталось нетронутым. А поди тронь – явится с того света в окно скрестись и костяные руки за своим лопотьем тянуть! За укладку Карпыча Алена могла быть спокойна.

Она постояла, припоминая, куда сунула впопыхах ту заветную укладку…

И не удалось ей это.