Окаянная сила

— Настасьюшка Урусова, — и боярыня Хитрово вздохнула. — Она, горемычная… Ты, светик, как ко мне прошла?

— А так же, как в прошлый раз. Мы, ведуньи, умеем.

Ответила Алена — и похвалила себя за тонкость. Незачем боярыне знать про наведенный сон и прочие ведовские хитрости.

— А коли так — то сделай милость, выйди, встреть старицу, — попросила Анна Петровна. — Ее мовницы обещались провести, потом девка моя верная должна принять. Уж коли ты над моими девками что-то сотворила, так сама и услужи.

Она растолковала Алене, где ей ждать старицу, и отпустила ее, перекрестив.

Феодора, в миру — Настасьюшка, оказалась до того строга и праведна — глаз лишний раз от полу не подымет. Алена быстро провела ее через сени и впустила в крестовую.

Старица с боярыней обнялись, причем боярыня повздыхала, на разлуку да на скверные времена посетовала, и встали вместе на коленки — помолиться. Алена тоже присоединилась.

Потом старица Феодора принялась разоблачаться. На теле у нее были спрятаны тайные грамотки, которые она и передавала по одной боярыне, упоминая имена, прозванья, кое-что и на словах добавляя. Речи для постороннего человека были совершенно непонятные. Алена никак в толк взять не могла, какой ей прок в знакомстве с инокиней.

— Вот, свет Аленушка, и ты у нас святому делу послужишь, — увидев ее недоумение, сказала Анна Петровна. — Мужи-то сабельками машут, а бабы-то теремные великие дела творят! Запомни это, свет. Много мы, бабы, можем, коли не слишком из светлиц своих высовываемся — вон как Софьюшка…

— Я-то как послужу? — удивилась Алена.

— А письмецо-другое отнесешь, куда сказано. Тебя-то не приметят — ты уж знаешь, как глаза отвести. А Настасьюшке остерегаться надобно. Ох, свет Аленушка, многие беды нас ждут, коли будем сидеть сложа руки. Вконец опалится гневом Господь на Москву, пожжет ее, аки Содом и Гомору… Как там старцы-то про Москву тонко сказали?

— Язвительны старцы, бог с ними, — Настасья, как бы не удивившись тому, что боярыня, по старой памяти, кличет ее мирским именем, усмехнулась и произнесла внятно: — Что ни дом, то Содом, что ни двор, то Гомор, что ни улица, то блудница…

— По грехам нашим, — подтвердила боярыня. — Чистой-то душеньке куда деваться? Вон и Авдотья Федоровна безвинно слезки льет… Настасьюшка, а ведь Аленушка-то вместе с нашей государыней возросла, ей подруженька…

Старица кинула взор на Алену и повернулась к Анне Петровне, как бы желая спросить — да где ж ты, матушка, эту подруженьку и откопала?..

— Видишь, призрел на нас Господь, всех верных-то вместе сводит… — загадочно молвила та.

Настасья уставилась на Алену черными глазами. Суха, бесплотна была старица, а огонь в себе несла такой — хоть лучину от нее запаливай.

— Ты послушай, свет, — сказала Настасья, — что умудренные-то старцы говорят и что в молитвословие вписано. Антихрист-де родится от недоброй связи, от жены скверной и девицы мнимой, от колена Данова. Вот и поразмысли!

Она глядела на Алену, чая разумного ответа, но та стояла в полном недоумении. Степанида бы уж приняла нечто, обретшее сейчас в Настасьиных помыслах зримый вид. А Алене такие штуки не удавались, молитвословие же она знала ровно настолько, чтобы в храме следить за литургией, вовремя крестясь и призывая имя Божие.

— Ну так слушай! — торжественно произнесла Настасья. — Народился уж антихрист! И последние времена вместе с тем настали!

Мрачная радость была в этих словах.

— Ты слушай, слушай да примечай… — шепнула боярыня, вскрывая поочередно письма.

— Как же последние? — удивилась Алена, ведь Степанида ничего ей о том не говорила, а ведунья непременно должна была бы этакое учуять. — Да господь с тобой, свет! Как же вдруг — последние?

— Даново племя — то есть царское племя, — объяснила Настасья. — Государь-то наш не от первой жены родился. Законная жена бывает только первая, а второе венчанье уж не в счет. Медведицу-то он второй взял…

— Так все же вдовцы второй раз венчаются! — возмутилась Алена. — Что же их попы в церковь-то венчаться пускают?

— То — все, людишки простые и разумом скорбные, им Господь попустительствует, а то — государь! Этак и все царя Ивана выблядки на престол бы карабкаться принялись! Ведь Марфы Нагой отродье — не царевич, выблядок! А сколь бед учинил! — заволновалась Настасья, припоминая времена давно минувшие, Великую смуту. — Марфа-то кабы не шестая ему венчанная жена была, тому еретику и богохульнику Ивану! И поразил Господь ее отродье, на ножичек острый напорол, не дал изгаляться над престолом!

Алена ровно ничего не понимала. Для нее мировое летоисчисление начиналось с того дня, как она осознала себя живущей в лопухинском доме, и мало ей было печали о том, какие и когда родились, венчались и помирали цари.

— Последний законный государь у нас был — Федор Алексеич, царствие ему небесное! — Настасья перекрестилась. — А царь Иван на одном троне с антихристом сиживал, царям сие невместно, не царь он после этого!