Окаянное лето

– Точно. А ещё заставила ходить в зауженных джинсах красного цвета и в жёлтых приталенных теннисках.

– Да такого не бывает? – усомнился Анко.

– У вас, юкагиров, такого не бывает, а вот Женя может подтвердить, да? Или станешь отрицать, как и жёлтый скутер? – Да, у меня есть такие джинсы, не отрицаю. В Москве ходил себе нормально, но стоило приехать в этот посёлок, посыпались подколки…

– Так, в них, наверно, не очень того, – Анко умолк, посмотрел на девушку и добавил: – Удобно.

– Со временем привыкаешь. Хочешь, я и тебе пришлю?

– Да нет, спасибо. Куда мне в них ходить-то, собак, что ли, кормить?

– Ты прав, здесь кругом дикость, полезешь на свой трэкол и точняк порвёшь.

– Вот в том-то и дело, высоколобый Евгений. Если бы ты учился не журналистике, а умел добывать пищу, охранять свою семью, я бы пошла с тобой хоть на край света. Но ты и брутальность – вещи несовместные. Поэтому ты вынужден подчиняться какой-то малолетке с лесной заимки, которая зачитывается «глупыми» приключениями, вместо сериалов о золушках смотрит программы по выживанию, горбатится в огороде, и не раз с дедушкой ночевала в лесу.

– Согласен, но не только поэтому, – пробубнил журналист и, отвернувшись, уставился в склон очередной сопки, усыпанной грудами останцев.

Алёна промолчала, и Анко только улыбнулся и деловито заработал рулём и коробкой передач, словно и не состоялось никакого разговора. Так они и ехали, перекусывая на ходу, почти не разговаривая. К вечеру сопки стали переходить в горную цепь, тянувшуюся как на западе, так и на востоке.

Анко остановился на берегу очередной безымянной речки, почти без растительности, тины и ряски, столь привычной для обывателя в южных широтах. Лишь в низинах возвышалась осока да ивовые заросли.

– Заправка. Лена, помоги мне.

Ребята вышли, размялись после долгого сиденья в вездеходе. Анко залил солярку и, отправив пустую канистру на багажник, повернулся к девчонке, ходившей за ним как хвостик, не понимающей, чем ему помогать.

– Пойдём я тебе кое-что покажу.

Они открыли водительскую дверь. Анко взял в руки что-то завёрнутое в старые грязные тряпки. Он снял их, перед глазами девчонки оказалась винтовка.

– О, да я такую никогда не видела.

– Это трёхлинейка Мосина. Она рядом со мной, если что-то случится, я возьму её. Патроны вот в том ящике с ключами, там есть второе дно.

– Здорово! А нас, если что, не того… нас не посадят в тюрьму?..

– Верно мыслишь, заметут. Поэтому ты ничего не видела, и журналист твой тоже.

– Я вот в дурналисте не очень уверена.

– Я тоже. Но это ещё не всё – смотри сюда.

Юкагир вытащил из-под сиденья свёрток поменьше. В ожидании очередного чуда Алёна потёрла ладошки:

– Ого-го.

– Не ого-го, а полный атас.

Анко стащил грязную тряпицу, и перед глазами девчонки предстал отливающий воронёной сталью автомат Калашникова.

– Это тебе.

– Да я…

– Молчи. Мы не знаем, что нас ждёт здесь, в этих горах. Если потребуется, ты должна стрелять. Сможешь или слабо?

– Смогу, я стреляла из «Сайги» двенадцатого калибра. У моего дедушки есть такое охотничье оружие. Он лесник.

– Тогда справишься, с ним будет полегче. Но у нас одна проблема, рожка с патронами всего два. Надо будет шустро заряжать, я пока не знаю, как можно умудриться: рулить и заряжать.

– Давай Женю попросим, он после нынешнего разговора, как мне кажется, на всё согласен.

– А оружие?

– Всё равно шила в мешке не утаишь.

– Уберу пока. Перекусим, и ты ему скажешь.

– Хорошо.

Алёна достала хлеб, термос и остальную снедь.

– Женя, Анко, вы будете тушёнку?

– Да, да, – согласился и один и второй.

– Тогда, Женя, иди, открывай банки.

– Так у нас нет консервного ножа. Мы его забыли.

– Возьми обычный нож.

– А так я не умею.

– Я сейчас открою, – вмешался Анко, извлёк из ножен на поясе холодное синеватое лезвие и шутя распахал баночную сталь.

– Прямо какая-то жесть, – сказал журналист и вздохнул.

– У нас, юкагиров, есть один обычай.

– О, Анко, расскажи, интересно.

– Да он ещё ничего не сказал.

– Так вот, когда ощенится собака – мы выбираем, кого из щенков нужно оставить для ездовой упряжки. Тогда мы берём слепых щенят и кладём на стол.

Анко умолк и принялся уплетать тушёнку с хлебом. Ребята недоуменно посмотрели друг на друга и уставились на юкагира.

– И что же дальше, юкагирский философ?

– А зачем?

Парень облизал ложку и улыбнулся.

– Не поняли, что ли?

Ребята отрицательно закачали головами.

– Всё просто – те, которые шлёпаются на пол, ну как бы сказать, не идут в упряжку. А вот те щенки, которые слепыми чуют край, и становятся нашими ездовыми собаками.

– А почему?

– Упряжка несётся по торосам, которые после пурги имеют тонкие края, с которых можно соскочить и грохнуться со всего маха. Выпадет каюр, а собаки, если не поломаются, умчатся дальше.

– Понятно, тут борьба за выживание.

– Просто за жизнь.

– Собачек жалко.

– А людей?

– Тоже. Но главное, как я поняла, в жизни надо чувствовать край.

– Да, Алёна, и нам скоро выезжать к перевалу.

– Да, пора. Женя, послушай, нам нужна твоя помощь.

– Какая? Толкать в гору вездеход, как Сизиф?

– Нет, всё проще. Если случится стрельба, ты что намерен делать?