Окаянное призвание

Я невозмутимо продолжил вести телефонный разговор:

– Что-то не заметно, чтобы ваши органы эффективно справлялись с махинациями в универсаме.

– О го-о-осподи-и-и… – раздался протяжный стон из-за перегородки.

– Я прошу вас не использовать таких слов… Вы знаете Кормильского Бэ-Эн, старшего инспектора потребнадзора?.. Не-е-ет? А вот он вас знает.

– Ой, сердце… – сдавленным голоском пискнул главный редактор за перегородкой.

– Ага, значит, вспомнили?! Очень хорошо. Мне понадобится от вас кое-какая информация. Скажите, кто в налоговой инспекции…

– Элла-а-а… – слабеющим голосом Шеф звал на помощь свою племянницу-секретаршу. – Прошу, скорее-е-й…

Наконец мои нервы не выдержали – я прикрыл ладонью трубку и возмущенно сделал выговор пространству перед собой:

– Ну сколько можно перебивать, я же работаю?!

Из-за перегородки послышался хрип, а после – булькающие звуки. Я заглянул за пластиковое ограждение: Шеф медленно сползал по креслу и, как рыба, беззвучно хватал ртом воздух. На полу лежала пузатая зеленая бутылка, вокруг которой растеклась янтарная лужа.

– Эллочка! – встревожено позвал я секретаршу, все еще прикрывая рукой микрофон, – тут, похоже, Шефу плохо… наверное, подавился «Лайфсонсом», – а потом быстро заговорил в трубку: – Извините, здесь совершенно невозможно работать. Жду вас через час в «Парусе».

…Не скажу, что помощник прокурора был убедителен и достиг своей цели. Даже меньшего намека «не совать нос во все дыры» мне оказалось бы достаточно, чтобы удвоить силы в начатом журналистском расследовании. По «делу универсама» я встречался со многим фигурантами. Это были и подсобные рабочие, и работницы торгового зала, и поставщики – директора баз, крупных и мелких хозяйств, комбинатов, и даже служащие надзорных органов.

Но с кем бы я ни беседовал, мне никак не удавалось свести их всех в одну общую схему: что конкретно происходит в преступной полутьме складов и подсобок универсама, как работает механизм надувательства, кто всем этим заправляет, и кто покрывает? Так, отдельные эпизоды и мелкие стрелочники – вот и все, что попадалось в поле зрения.

Например, мне довелось стать свидетелем одной явно мошеннической манипуляции и побеседовать с ее непосредственным исполнителем – грузчиком Димоном. Пока тот методично убирал с витрины бутылки пива и уносил их на склад, а через какое-то время возвращал на место, я взял обе разновидности и внимательно сравнил этикетки: состав преступления, что называется, был налицо.

На следующем круге я тормознул грузчика.

– Как зовут? – грубо спросил я и махнул красной корочкой журналистского удостоверения перед его гляделками.

– Димон, – ответил тот и угрожающе дернул носом соплю обратно к ее истокам.

– Зачем ты, Димон, исправил даты на просроченном пиве? – в тон ему начал я дознание.

– Это не я, – напрягся грузчик.

– А кто?

– Никто.

Понятно, ни один работник универсама не раскроет журналисту секретов, в которые он посвящен по роду деятельности… как и все остальные, впрочем. Но любое молчание может навести на след, дать понять, где и что следует искать, а именно, там, где обрываются откровения. К концу недели у меня уже начали появляться кое-какие соображения, однако, чтобы догадка стала рабочей гипотезой, мне потребовалось еще несколько дней.

Я продолжал методично добывать все новые и новые подробности и доказательства различных махинаций. Теперь у меня были ответы на вопросы: «что?» и «как?», но я по-прежнему не знал, кто за это в ответе. Все фигуранты старательно кого-то покрывали, и мне оставалась лишь самая малость – установить эту таинственную личность.

По-настоящему ценным источником информации стал заслуженный работник торговли, шашлычник универсамовской пивной Давид Поросяни. Мы встречались дважды. После нескольких рюмочек беленькой дядя Додик охотно рассказывал о своей работе, о коллегах, о жизни, короче, обо всем на свете, но настораживался и резко замолкал всякий раз, когда я интересовался директором универсама, даже когда вопросы были самыми безобидными. Скажу наперед, что именно благодаря противоречивой скрытности общительного мясника мне и удалось в конце концов установить личность зачинщика – Розы Аркадьевны.

А пока что, уже отчаявшись поймать невидимку, я повторно перечитывал стенограмму последней беседы с Поросяни, как вдруг понял смысл его таинственного молчания, да и всех остальных своих респондентов.

«Ну будь здоров! – Дзынь, – мы чокаемся рюмками. – Уах-х-х… – выдыхает он. – Так вот, нарезаю на порционный кюсочек чистую вырезку, мариную в лючших приправах, жярю на буковых углях, тарельку на весы и…»

«…И не довешиваете пятьдесят граммов!» – нетерпеливо подсказываю я, чтобы поскорее настроить собеседника на откровенный лад.

«Э-э-э… Я этого не говориль», – возмущается дядя Додик.

«Но хотели», – возражаю я.

«Нет, не хотель… прёсто слючайно чуть не проговорилься… А сейчас, посмотри, что твориться… Как это надо било придумать такое – уменьшить упаковку, а продавать за ту же цену?! Ведь ми же давно привыкли: молоко – литр, крюпа – киляграмм…»