Окаянное призвание

Действительно, мне уже доходчиво все объяснил сам работодатель: «Сёма, перед тобой никто не ставит никаких конкретных задач и ни в чем не ограничивает, – говорил мне Русинов, напутствуя на ратный труд. – Ты волен сам выбирать направление и тематику репортажей и статей. Главное, чтобы это было остро и насущно. Вот как здесь, – он достал из кармана три потертые газетные вырезки, выбрал одну из них и начал читать. Оказалось, это был мой прошлогодний репортаж с закрытия выставки морских свинок. – "…Каждый горожанин и гость курорта, побывав на выставке и заплатив 200 рублей, смог увидеть не только свинок, но и свиней, организовавших этот балаган, поскольку человек никогда бы не осквернил хорошую идею и под видом любви к животным не маскировал бы жажду к наживе", – Сёма, мне нужна твоя экспрессия, нужно твое видение самой сути вещей. И еще одно, запомни золотое правило журналистики: никогда, как бы ни хотелось что-нибудь сгладить или умолчать о чем-то важном, но нелицеприятном, ты слышишь, никогда так не поступай – всегда будь предельно правдивым и откровенным, короче говоря, смело руби сплеча! Отчитываться будешь мне лично. На Вову не обращай внимания».

Я немного посидел на вращающемся кресле… Повращался на нем… Потом прошелся к окну, и как бы ненароком заглянул к Шефу за перегородку: там он предусмотрительно заготовил лекарство от любых невзгод – за его столом, у стены в углу, стояла коробка шотландского виски «Вандер Лайфсонс».

«Мало, – решил я и вздохнул. – С такой чувствительной нервной системой этого смешного количества надолго ему не хватит».

Налюбовавшись видом из окна, я вернулся на свое рабочее место, включил компьютер и запустил пасьяньчик «Косынка». В редакции царила бы гробовая тишина, если бы насупленные журналистки не молотили по своим клавиатурам как ошпаренные. Так прошел мой первый рабочий день в качестве штатного журналиста газеты «Горноморсквуд». К вечеру я понял две вещи: тупо сидеть в редакции я не смогу и с коллективом, судя по всему, не сработаюсь.

Тем не менее Русинов оказался прав: безотчетное доныне стремление к журналистике позволило мне как-то сразу, без раскачки, с головой погрузиться в работу. Уже на следующий день я легко и просто наладил контакт с информационным отделом – прозорливая менеджер редакции, рыжеволосая фурия по имени Геля, быстро смекнула, что неразумно портить отношения с протеже владельца газеты. Отныне я имел доступ к графику предстоящих мероприятий и, опережая нерасторопных коллег, оттяпывал себе самые «сочные».

Репортажи я писал в своем фирменном стиле, вытаскивая наружу всякую пакость человеческой натуры: лицемерие, лживость, алчность, глупость и тому подобную дрянь. Образно говоря, там, где все видели лишь красивые, ароматные фиалки да лютики-цветочки, я обнаруживал под ними горы зловонного навоза и вываливал все это месиво на страницы еженедельника для всеобщего обозрения…

За первые четыре недели моей журналистской деятельности газета преобразилась до неузнаваемости – стала жесткой, злой и… правдивой. Тираж с десяти тысяч экземпляров резко взлетел до тридцати. Ошарашенные читатели не понимали, что происходит – может, над ними проводят какой-то чудовищный эксперимент? – но все же с нетерпением ожидали новых публикаций загадочного журналиста и раскупали газету в первый же день после ее выхода. Репортажи становились все разухабистей из номера в номер, и людям, похоже, нравилось такое отношение к жизни нового корреспондента, ну а мне, черт побери, впервые в жизни нравилась моя работа! Мои статьи обсуждали даже бабушки на лавочках у подъездов. Но так было до поры до времени. Пройдя критическую отметку, количество моих поклонников неумолимо стало сокращаться по мере того, как все большее число горожан я отделывал под орех, задевая их ранимое самолюбие своим разоблачительным пером.

Постепенно первоначальное восхищение моей принципиальной позицией стало сменяться в обществе недовольным ропотом. Первой эту тенденцию, причем на себе самой, почувствовала секретарша Эллочка, о чем и сообщила на очередной еженедельной планерке… хорошо, что меня на ней не было. Горноморцы не стесняясь в выражениях высказывали ей по телефону свое недовольство, и она все это передавала дословно…

Тем не менее, несмотря на все недовольства, продажи не снижались, и типография стабильно каждую неделю увеличивала тираж «пылающей скрижали», в которую я превратил заурядный еженедельник. К середине июля тираж вырос до рекордных пятидесяти тысяч экземпляров. Считай, уже каждый третий горноморец был непосредственным свидетелем моего профессионального безумства.

Довольный учредитель подсчитывал прибыль и с удовольствием вычерчивал так полюбившиеся ему графики. Каждое деление на оси икс уже стоило сто тысяч рублей, и кривая стабильно зашкаливала за пятую отметку. Теперь, по сравнению с «пиком Мыс-тау», кривая напоминала Русинову кардиограмму гипертоника – очень богатого и очень счастливого гипертоника.