Окаянные девяностые

Час назад прошел по-настоящему весенний, теплый дождь и смыл последние следы затяжной уральской зимы — прошлогодние листья и мусор. Южный ветер очистил небо от свинцово-сизых туч, и на лазурном небосклоне весело засияло солнце. Оно беззаботно плескалось в лужах и веселыми зайчиками скакало по окнам и витринам магазинов. В его ярких лучах блеклые краски сурового уральского города и бледные лица уральцев ожили и окрасились нежными оттенками.

Харламов ничего этого не замечал, нахохлившись как сыч, он немигающим взглядом вперился перед собой. Его лицо напоминало застывшую маску, на нем жили только одни глаза, и в них полыхал неукротимый огонь мести. Вывело его из оцепенения появление Гасана. Тот поджидал на развилке с Каменск-Уральским трактом и занял место в колонне, дальше по ухабистой, поросшей бурьяном дороге, кавалькада машин проехала к заброшенному кирпичному заводу. На шум из пролома в стене печи для обжига кирпича показался Веретено и позвал:

— Сюда! Сюда!

— Давай туда! — приказал Харламов водителю.

Тот объехал груду кирпича и остановился у пролома. Рядом приткнулся джип с Гасаном. Он и Харламов не спешили выходить из машин и ждали, когда охрана займет позиции. Она рассыпалась по площадке и перекрыла подход к ней. Снайперы забрались на крышу печи и взяли на прицел дорогу. Первым из машины вышел Харламов, к нему присоединился Гасан, кольцо охраны сомкнулось вокруг них, и они вошли внутрь печи. В ней царил полумрак, сквозь дыры в потолке сочился тусклый свет, фигуры Креста, Кувалды и его торпед угловатыми тенями суматошно метались по стенам. Над их головами, подобно гигантской летучей мыши болтался размытый человеческий силуэт. Металлическая труба, к которой за ноги был подвешен Рэмбо, жалобно поскрипывала под тяжестью его тела.

Харламов набычился и, тяжело переваливаясь на непослушных ногах, подошел к нему, схватил за волосы и прошипел:

— Ну чо скажешь, сука?

Рэмбо судорожно дернулся, и с его разбитых губ сорвалось:

— Игорь, я не при делах.

— Ч-о?! Ах ты, падла! — взвился Харламов и с кулаками набросился на него.

Остервенев, он наносил удар за ударом, тело Рэмбо, как боксерская груша, болталось из стороны в сторону. Он уже не кричал, а сипел. Гасан схватил Харламова в охапку и оттащил в сторону. Веретено подсунул под него колченогую табуретку. Гасан разжал руки, и Харламов без сил рухнул на нее. Его грудь ходила ходуном, из горла вырывались хрипы-стоны, отдышавшись, он приказал:

— Колите эту падлу! Коли до самой жопы, пока не скажет, где Паша! Где те суки, шо его подставили!

Крест кивнул двум «торпедам». Они отпустили веревку, тело Рэмбо шмякнулось о землю, и у него из носа хлынула кровь.

— Подохнет же, шакал! Эй, плесните на него! — торопил Гасан.

— Воды! Бегом! — рявкнул Крест.

«Торпеды», схватив ведра, сбегали на улицу, зачерпнули воды из луж и вылили на Рэмбо. Судорога сотрясла его тело. Прошла минута, другая, и он очнулся. Крест склонился над ним и процедил:

— А-а, очухался, падла, ну, теперь покурим.

После глубокой затяжки он ткнул сигаретой в грудь Рэмбо. Тот зашелся в истошном крике. Зловонный запах опаленного тела и пота шибанул в нос. Харламов брезгливо поморщился и махнул рукой. Крест отступил в сторону. Веретено снова плеснул водой на Рэмбо, тот перестал дергаться, глаза вернулись в орбиты и приняли осмысленное выражение.

— Ну чо, падла, базар будет? — прорычал Харламов.

Рэмбо пытался что-то сказать, но вода и кровь заливали ему рот. Веретено смахнул их тряпкой.

— П-пашу не я. Я к жене приехал, — прошамкал Рэмбо.

— Ч-о?! Ах ты, паскуда, бабой прикрываешься! Колите его! Колите! — пришел в ярость Харламов.

Крест кивнул Веретену. Тот достал нож, коротким ударом разрезал ремень, брюки, трусы, они лохмотьями свалились на пол. Кувалда перевернул Рэмбо на живот и, пнув по заду, с ухмылкой сказал:

— А жопа-то ничо.

— Га-га, — гоготнул Веретено и, подмигнув Кресту, спросил: — Так может первым запустим Кувалду, а потом поставим клизму?

— Ч-о?! Я щас тебя тут на месте урою! Козел! — взвился Кувалда.

— Заткнитесь! — прикрикнул Крест и потребовал: — Веретено, тащи клизму!

Тот выбрался из печи и направился к машине. Вслед ему неслось:

— Клизма! Ха-ха!

И когда хохот стих, то в печи установилась такая тишина, что было слышно, как урчит желудок Рэмбо. Он косился то на Харламова, то на пролом в стене, но ничего не происходило. Ожидание новой пытки для Рэмбо становилось невыносимее, чем она сама. Он жалобно заскулил, повернул голову в сторону, откуда доносилось странное шипение, и наперекор всем законам физики, его тело, казалось, оторвалось от земли и зависло в воздухе.

Веретено запустил паяльную лампу. Языки пламени жадно облизывали металлическую банку, в ней плавился и пузырился свинец. От ужаса у Рэмбо волосы встали дыбом. Он отыскал взглядом Харламова и взмолился:

— Игорь, не надо! Не надо! Скажу все, шо знаю.