В компании Кшесинской даже мерзкая питерская погода перестала быть таковой. Хотя долго ехать не пришлось. Буквально через несколько минут мы оказались перед услужливо распахнутой швейцаром дверью. То, что заведение первоклассное, стало понятно после того, как перед нами материализовался улыбающийся француз. Он терпеливо дождался, пока мы разденемся, а потом произнес с характерным акцентом:
— Добро пожаловать в мой ресторан, ваше императорское высочество, сударыня!
— Здравствуйте, мэтр Кюба! Вот решили перекусить и сразу вспомнили о вас.
Я ограничился кивком.
— Очень правильно, что вспомнили про мэтра Кюба. Я имел честь кормить их императорских величеств Александра II и Александра III, надеюсь, и вам у нас понравится.
— Я уверен в этом, мэтр. Есть ли у вас свободные кабинеты?
— Ваше императорское высочество, вы меня обижаете! Конечно, есть! Прошу! — склонившись в поклоне, он указал нам путь.
Матильда была болтушкой, поэтому за столом говорила в основном она. Правда, мне пришлось ответить на множество вопросов о диковинных странах востока (спасибо Ухтомскому) и покушении в Японии. Когда я дошел непосредственно до нападения, ее глаза округлились от ужаса.
— Ваше высочество могли погибнуть!
— Благодаренье богу, этого не произошло. Давайте сударыня не будем о грустном. Расскажите мне лучше, что происходит в творческих кругах столицы.
Сев на любимого конька из театральных сплетен, Кшесинская оживилась и затараторила с удвоенной скоростью. Я улыбался, кивал головой в нужных местах, а сам решал дилемму: везти ли Матильду во дворец для… продолжения банкета или пока не стоит. Впрочем, проблема разрешилась сама собой. После ужина девушка попросила доставить ее домой, но в гости «на чашечку кофе» не пригласила. Это случилось после третьего свидания.
К этому моменту я сделался завзятым театралом. Всеволожский епо-прежнему учтиво встречал меня у порога и проводил в так называемую семейную ложу. Она, в отличие от царской, располагалась не в центре зала, а у сцены, и именно из нее за кулисы вел потайной ход. Маршрут до гримерки Матильды мне теперь давался и без провожатого. Появление наследника больше не возбуждало активного шушуканья. Похоже, в высшем свете переварили новость о том, что я зачастил в Мариинку. Даже дела — и те отошли на второй план. Тщетно ждал моего визита на завод Сергей Мосин (его я надумал озадачить самозарядным вариантом винтовки), инженер Василий Титов никак не мог представить новые расчеты по строительству подземки. Использовать явно иностранное слово «метро» мне показалось неудачной идей. Даже письма от «заноз» и строителей заботить стали меньше.
В один из мокрых октябрьских вечеров я зашел в привычную для себя ложу и неожиданно увидел, что одно из кресел уже занято. В нем оказалась императрица. На публике — а к нам были обращены взоры всего театра — она была предельно сдержанна. Лишь улыбнулась и протянула руку для поцелуя.
— Матушка, какая приятная неожиданность? Тоже надумали насладиться «Щелкунчиком»?
— Говорят, постановка настолько достойная. Вот и ты частишь на спектакли, хотя раньше подобного не замечалось, — и Мария Федоровна внимательно посмотрела мне в глаза.
— Да, это действительно так… Точнее, балет отличный. Чайковский, Петипа…
— И балерины прекрасно справляются с партиями, — не отрывая взгляд, продолжила она.
— А как же иначе? Это же русский балет, — удалось мне наконец вернуть самообладание. — Как самочувствие отца?
— Без изменений, — вздохнула мама. — Он быстро устает. Государственные дела занимают много сил, а верных помощников немного.
Мне показалось, что в этих словах прозвучал легкий упрек в мой адрес. Тем временем музыканты закончили настраивать инструменты, дирижер под аплодисменты занял место за пультом, свет в зале потух. После секундной паузы скрипки затянули нежную мелодию, чуть позже подключились духовые, и шикарный занавес, которым так гордились в Маринке, пошел вверх. На скудно освещенной сцене предстала зимняя улица с хлопьями бутафорского снега.
Разговор с императрицей прервался, но я почувствовал, что он не окончен. Так и случилось. После первого акта матушка поднялась и, протянув мне руку, предложила прогуляться. Мы вышли в фойе. Оно было заполнено мужчинами во фраках, парадных мундирах и женщинами в вечерних нарядах. От обилия золотого шиться, блеска камней в украшениях и на орденах в глазах запрыгали «зайчики». Это тоже была Россия. Она совсем не походила на дальневосточную, уральскую, поволжскую. Там были бедность и труд, здесь богатство и праздность. И положения эти были константами. Очень и очень немногим счастливчикам удавалось пробиться оттуда сюда. Ну а те, кому судьба подкинула счастливый билет родиться с серебряной ложечкой во рту, ни при каких обстоятельствах не могли оказаться на дне. Этот порядок к концу века XIX себя уже изжил. Однако социальные лифты в России не работали.