Окалина

С грозового неба сыпались редкие крупные капли, угрожающе прокатывался над головой гром.

— И-их! Сейчас врежет! — вскрикнула Таня, спасительно юркнув вслед за Катей в здание аэропорта.

До регистрации билетов оставалось еще полчаса. Таня и Катя присели на длинный диван в зале ожидания и прощально посмотрели друг на друга.

— Ну что, Таня… Будем расставаться, — помолчав, сказала Катя. — Приятно было с вами познакомиться. Да… Одну минутку.

Катя пошла в багажное, вернулась с чемоданом на молниях и раскрыла его.

— Вот это… — она достала белый мохеровый шарф. — Передайте невесте. Везла одной знакомой, но она в отпуске… Не забирать же вещь обратно.

— Ой, что вы, Катя! — Таня смутилась, но вдруг радостно и твердо предложила: — Вручите его невесте сами! А, Кать? Летим на свадьбу? Всего-то сорок минут пути.

— Как же я… У меня, знаете, дела. Билеты в театр. Да и Алексею позвонить надо.

— Ну и что — билеты. И позвонить от нас можно, мы же в России, не за границей. Летим, Кать. Сами же мечтали посмотреть настоящую свадьбу, — горячо ухватилась за свою бесшабашную идею Таня. — На один день! Тут же рядом, близко. Сорок минут неба.

Над крышей грохнуло, с треском обломилось. Катя вздрогнула, легонько засмеялась от какого-то веселого страха, взглянула в окна, за которыми шумел ливень. Сейчас небо очистится, всюду развиднеется и Таня полетит домой, на большую свадьбу. А она, Катя, вернется в пустой номер гостиницы и станет, примеряя платья, готовиться к завтрашнему выходу в театр.

— На какие, спектакли у вас билеты? — поинтересовалась Таня.

— «Золушка», «Свадьба Кречинского», «Лебединое озеро»…

— Вы не смотрели их?

— О, много раз. Но… — Катя хотела сказать, что театр — это не кино. При одном и том же содержании спектакля бывают разные исполнители ролей, разные режиссеры-постановщики, балетмейстеры… Ничего такого Катя не сказала. Если откровенно, ее привлекала театральность не столько самих спектаклей, сколько театральность и торжественность всего того, что в солидных столичных театрах окружает сцену. Наслаждение она получала не столько от спектакля, сколько от ощущения праздничности, тихого волнения, счастливой какой-то напряженности. Она была добра и безоглядно снисходительна в оценке качества театральных постановок — все спектакли казались ей изумительными, игра актеров — прекрасной, потому что сама Катя являлась в театр в прекрасном состоянии духа, ненавязчиво блистая собственной красотой и туалетом.

Да, она не единожды смотрела все эти сорочинские ярмарки, свадьбы Кречинских… — костюмированную бутафорскую жизнь на сцене. Таня же звала ее на взаправдашнюю свадьбу. И она, Катя, растерялась. Поехать в аэропорт за багажом и сорваться вдруг в какую-то деревню на свадьбу к совсем незнакомым людям. Сумасшествие!

— Надо позвонить Алеше, искать меня начнет, — помолчав, с озорным беспокойством сказала Катя, и Таня услышала в этих словах зыбкое согласие.

— Велика беда — позвоним. Потом расскажете о свадьбе. Или вам нужны его совет, разрешение, да? — Таня все более смелела, хотя и переживала, боясь одним неосторожным словом спугнуть, испортить все. Но переживания она прятала за этой рискованной настырностью: так хотелось ей сманить Катю, прибыть домой с такой красивой и доброй подругой! Тогда бы и приготовления к свадьбе, и сама свадьба для нее обрели бы новый, дополнительный смысл: тогда Таня старалась бы не только для своего братца, но и для Кати. Ох, как бы она старалась!

— Сообщить бы ему… о самовольной моей отлучке, — нерешительно сказала Катя, и ей стало неловко за себя, за эту свою нерешительность, за то, что даже в тысячах километров от мужа она робеет, страшась самостоятельности.

И опять она позавидовала Тане, ее свободе, хотя сама вроде бы тоже была свободна, так размашисто вольна и свободна, что могла в один и тот же день позавтракать во Владивостоке, а поужинать в Москве, без канители и труда попасть (имей только желание) на любой спектакль в лучших театрах столицы… Но она лишена была той свободы, которую имела Таня, и теперь слегка завидовала ей.

Катя смотрела в смелые глаза Тани, и ей хотелось безоглядно довериться этой милой женщине — с ней будет хорошо и надежно, куда б они ни попали. К этому ее звало вовсе не желание побывать на сельской свадьбе, а то, что приглашение Тани сулило встречу с чем-то неизведанно-добрым, откровенным, вольно-озорным. Таня словно предлагала ей сбросить белые лаковые босоножки, выскочить под шальной обломный ливень, что хлестал под окном, и, забрав подол платья, припуститься босиком по кипящим лужицам, как когда-то в давние, почти сказочные времена детства…

А Таня пуще осмелела, прикрыла вдруг своими крепенькими ладонями бледные руки Кати, что скрещенно лежали на чемодане, и, заговорщицки понизив голос, сказала горячим счастливым шепотом:

— Летим, Катя! Еще есть время взять билет на наш самолет… Сколько можно женить разных там Кречинских на сцене, давайте сами погуляем!..